Очередной день суда.
Сразу же после молитвы Бурханиддин-махдум стал рассказывать о пути Ибн Сины в Хорезм.
— Если плыл он по Джейхуну, значит, не скрывался. Если шел по пескам…
Ибн Сина Шел по пескам. По Джейхуну было бы великим удовольствием плыть вдоль свежести и зеленых полей! Но… Махмуд мог держать на переправах своих людей.
По пескам в летние месяцы никто не ходил — разве беглые рабы и разбойники.
Первые три дня караваи, к которому пристал Ибн Сина, шел до могилы святого Ходжи-Обана. К северу от могилы среди холмов обнаружили пресное озерцо.
Утолили жажду, сделали запасы и, помолившись, двинулись к горам, всегда окутанным туманом. К ним вели три пути: через знойный, безлюдный Кара-кель, через открытую равнину и через горы, где вода и зеленая трава. Пошли через Кара-кель.
Караваи контрабандой переправлял в Хорезм конопляное семя. Хусайн сказал, что застал свою жену с любовником и зарезал ее, — причина, сразу понятная я деликатная, — никто не стал расспрашивать.
Из вещей ничего не взял, кроме отопки бумаги, разрезанной на квадратики. Заложил ее в подкладку чапана.
Рабы, обслуживающие караван, грек, два китайца, негр, славянин и румиец — затравленно сторожили глазами хозяина — араба, не расстающегося с молитвами я оружием. Хусайн заплатил ему десять золотых монет и вывернул карманы, даже котомку развязал я распустил чалму, показывая всем, что оставил себе одну монету, — чтобы не зарезали в пути, решив, что у Него есть еще золото.
От туманных гор три дня плелись к Соленому колодцу — Шуркудук, куда даже птицы не залетали. Мертвая, подернутая пылью земля…
Славянин не мог больше идти. Хозяин избил его цепью. Хусайн в ужасе смотрел, как мелькали между руками, бьющими, и защищающимися, покорные голубые глава. Потом глаза сделались злыми, стали наливаться кровью. Тогда хозяин бросил цепь, пошел пить воду из бурдюка.
