— Батюшка ты наш, Сергей Христофорович, Сереженька! — воскликнул Петр Андреевич.
— Здравствуй, Серж, — простуженным голосом поздоровалась Настасья Петровна.
Петр Андреевич раскинул руки и двинулся мне навстречу, но вдруг остановился.
— Ой, прости, дружище, а целоваться не будем! И не настаивай, не дам! Боюсь тебя, дорогой мой, заразить! — Он замахал руками.
Не припомню, чтобы когда-нибудь сам кидался в его объятия! И уж точно не собирался в этот раз.
— А что же это, Сереженька, от тебя вестей-то никаких не было? — спросил Петр Андреевич.
— Никаких-с, — зачем-то подтвердил Неуважай-Корыто.
— Два месяца ни единой весточки! И не только нам — никому! Мы, признаться, грешны были, — Петр Андреевич с широким размахом перекрестился, — даже худшее подумали! А потом я так сказал, что наш Сергей Христофорович Измаил брал и живым и здоровым вернулся, так неужто ль он Европу не покорит?! Покорил Европу, брат, ведь покорил же?
— Ах, папенька, Серж! — простуженным голосом отозвалась Настасья Петровна. — Как я мечтаю поехать в Париж, в Лондон!
— Так что же случилось-то с тобою, батюшка Сергей Христофорович? — продолжал Петр Андреевич. — Если миссия твоя была тайной, так и не отвечай, главное, что сам ты жив и здоров. И кстати, что это с утра за пассаж такой приключился? Что за барышня с утра к нам пожаловала? Разбудила нас. Одета так хорошо была. В шубе собольей, парчой крытой. От нее-то, собственно, мы и узнали о твоем возвращении. И вот пакет она просила тебе, Сергей Христофорович, передать.
— Кто она, Серж? — простуженным голосом спросила Настасья Петровна.
— Фетинья, принеси пакет для Сергея Христофоровича! — выкрикнул Петр Андреевич.
Появилась горничная. Французишка мой приосанился. Он вообще, скотина, непозволительно вел себя в этом обществе. А все Петр Андреевич, который поощрял всякие вольности. Он сажал мосье вместе с нами за стол, и каналья француз всем своим видом показывал, что кому как не ему завещали мои покойные родители заботу обо мне, пока не окажусь я в более надежных руках. Он вечно поддакивал Петру Андреевичу, а когда речь заходила обо мне и Настасье Петровне, окидывал нас глубокомысленным взглядом и также глубокомысленно переглядывался с Петром Андреевичем, словно забота о нашем счастье делала их тайными сообщниками и была единственным смыслом их жизни, и они с Петром Андреевичем без лишних слов понимали друг друга. Не знаю уж, что себе думал Петр Андреевич, но я-то шельму Лепо насквозь видел и знал, что все эти штучки он проделывает потому, что рассчитывает в момент моей женитьбы попросить руки Фетиньи и надеется, что Петр Андреевич в свадебной суматохе от щедрот душевных отвалит горничной приличное приданное. Вот он и приосанивался каждый раз и смотрел на служанку влюбленными глазами.
