Полки того времени были небольшими и состояли всего из двух эскадрилий. Наша первая эскадрилья была из балашовцев. В ней оказался мой однокашник и друг по школьной группе еще со времен Олсуфьева Вася Ершов. В этой же эскадрилье оказался мой земляк, которого я совсем не знал, Локотков. Он был не из самой Каширы, а из какой-то пригородной деревни. Этот сержант, как земляк, пытался завязать со мной дружбу. Поначалу я откликнулся, но вскоре он со своим нудным характером и ограниченностью перестал меня интересовать. В один из дней он, нисколько не стесняясь, вдруг говорит: «Когда будут отправлять на фронт, сбежим из полка. Там могут убить».
От таких слов я просто опешил. Стал его стыдить, напомнил о верности присяге, патриотизме, совести. Говоря это, внимательно наблюдал за ним. Судя по всему, мои слова на него не подействовали. Даже щеки не покраснели. «Ну, землячок, – говорю ему, – уж кому бояться смерти, так это, пожалуй, мне. На фронте в основном гибнет летный состав, а тебе, технарю, чего бояться?» Мне хотелось крикнуть, да так, чтобы слышали все: «Смотрите, вот стоит трус, который предложил мне стать дезертиром и бежать с фронта, когда мы туда попадем!» За время службы в армии мне встретился только один трус и подлец, предлагавший совершить мерзкий поступок.
К нам в эскадрилью прибыл командир капитан Сухих и адъютант капитан Бескоровайный. Поначалу Сухих относился к нам, рядовым пилотам-красноармейцам, как к курсантам, а не как к своим будущим собратьям-бойцам, с которыми вместе будет ходить в бой. Видимо, он прибыл из летной школы и от школьных привычек еще не отвык. Держался особняком. С нами не общался. Открытости личный состав от него не ждал. Адъютант эскадрильи Бескоровайный оказался хитрым трусоватым человеком, старавшимся во всем угодить командиру. Он информировал его обо всех мелочах, замеченных в эскадрилье. К нам он относился бездушно. В частности, непонятно за что невзлюбил меня, и я стал у него козлом отпущения. Он постоянно посылал меня на разные работы и в наряды, особенно в караул. Так постепенно шло формирование полка.
Одним из последних прибыл командир. На одном из утренних построений мы увидели пожилого майора и по тем командам и распоряжениям, которые он отдавал, поняли, что это и есть наш командир. Личному составу его никто не представлял. Это был неразговорчивый, сурового вида человек с запоминающимся лицом, с длинным носом и отвисшей нижней губой. Накануне ноябрьских праздников мы увидели его в летной столовой с раскрасневшимся лицом в приподнятом настроении. Причиной этого было появление третьей шпалы в петлице гимнастерки, говорившей о присвоении ему очередного воинского звания – подполковник.
