— Мне кажется, несправедливо вести себя так, будто я в чем-то виновата, — сказала Лола.
— Ты не виновата. — Произнося это, я не смотрел на нее, так как в действительности не верил сказанному.
— Это они в меня вставили. — Она шагнула вперед, и ее нога опустилась рядом с трехфутовым титановым фрагментом, который когда-то отвечал за плоскостную стабилизацию; проблема заключалась в том, что многие детали были машинной сборки и я не мог разобрать их при помощи бытовых инструментов. — Они вложили эту штуку мне в грудь и даже не сказали.
Вопреки всякому желанию у меня вырвалось:
— Ты могла успокоиться.
— Я могла успокоиться.
— Да.
— Чарли, я пыталась.
Я подобрал радиальный болт. Я не вполне понимал, откуда он был. Поначалу я вел записи. Надо было продолжать.
— Сердце не успокаивалось. Оно…
— Люди весьма избирательны, когда дело касается тела, — сообщил я болту. — Когда оно делает что-то хорошее, они приписывают заслугу себе. И говорят: это сделал я. Но стоит чему-то пойти не так — и ни о каком я речь уже не идет. Виновата нога. Кожа. Они сами вдруг становятся ни при чем. Остается тело, в котором они застряли.
— О чем ты говоришь?
— Ни о чем. — Я вертел болт в руках. — Просто наблюдение.
Тишина. Дверь, закрываясь, щелкнула.
Я нашел под кроватью скейтборд и взгромоздился на него. С одной рабочей рукой и наполовину действовавшей другой мне удалось кое-как проехать на нем с мизерной скоростью. Это было неудобно и унизительно, но у меня получилось. Когда я уверился, что вокруг никого нет, я отворил дверь и выбрался в коридор. На полпути к ванной выбежала собачонка и присела на плитку. Я понимал, что она ничем не могла помочь, даже если бы захотела, но все равно был оскорблен. Я вполз в ванную и прикрыл за собой дверь. Мое дыхание было тяжелым и неровным. Я совсем потерял форму. Положив мою полуруку на стульчак, а целую — теперь хорошую — на лавочку, я подтянулся. Ручные мускулы дрожали, как перепуганные девчонки. Я перевалился через стульчак и поцеловал фарфор, но мне было плевать, так как это был хоть какой-то прогресс. Я кое-как перевел себя в вертикальное положение. Начав мочиться, я испытал гордость.
На выходе меня ожидали три собачки. Им не было ни страшно, ни любопытно. Они просто сидели.
— Брысь! — Я притворился, будто замахиваюсь.
Одна встала, посмотрела на двух других и снова села, словно в легком смущении. Они общались телепатически. По отдельности они были тупые, но вместе образовывали единый интеллект. Сознание стаи. И оно что-то замышляло. Оно собирало данные для последующего использования. Пока я катил к своей комнате, мне обжигало спину множество глаз Большого Пса.
