Тяжелые створки ворот медленно разошлись. Двое людей, открывших ворота, подбежали к всадникам, вскочили на ожидавших их лошадей. Высокий, плечистый, в котором без труда можно было узнать Акинфня, медленно отпил из фляги, поднял руку.
— Ур-р-р! (Бей!) — раздался протяжный азиатский клич.
Всадники ворвались внутрь двора, порубив охранявших дом троих пожилых стрельцов. Потом гонялись по обширному двору за прислугой, поджигали сараи, конюшни, выводили лошадей. Топот копыт, крики, ругань. Из-под крыш сарая и конюшни полыхнуло пламя.
…Воевода Кузовлев стоял перед Акинфием в длинной холщовой рубахе. По стенам воеводской горницы метались отсветы пламени.
— Это ж воровство, Демидов! — Воевода ткнул перстом на багровое окно. — Это бунт противу государя…
— Противу тебя, душегуб! — Акинфий резко шагнул с порога к воеводе.
Тот отшатнулся в ужасе, но пересилил себя и не отступил, сам шагнул навстречу:
— Я слуга государев! Ои меня на должность здесь поставил! А ты, варнак, животы мои грабить, жечь!..
Они сошлись грудь о грудь.
— Уходи, Акинфий, — тяжело дыша, продолжал воевода. — За ради отца и многотрудства твоего жалею и прощаю. Уходи немедля. Иначе лютая казнь ожидает тебя. В разбойном приказе!
— В разбойном? А это ты видел?! — Акинфий распахнул халат — на кафтане, над поясом с дареным Петром «кухенрейтером» сверкала каменьями царская порсуна, высшее отличие государево.
Воевода глянул на царский лик, еще более грозный в пламенной игре пожара, и рухнул на колени.
— Я тебе девок дам, Акинфушка. Хошь? — жалкие слова полетели с мокрых воеводиных губ. — У меня сладкие девки… выбирай любую!..
— Пантелей тебе кланяться велел, — усмехнулся Акинфий. — Кто к тебе его заманил? Отвечай, червь навозный!
— А помилуешь? — В глазах воеводы мелькнула сумасшедшая надежда.
Но ответить ему Акинфий не успел — его кто-то оттолкнул. Выстрел — и в пороховом дыму мотнулась голова воеводы, и он грохнулся об пол. Это Крот, неслышно появившийся во время разговора, вырвал из-за пояса Акинфия «кухенрейтер».
— Я думал, ты не решишься, — оправдываясь, сказал Крот.
По горнице сизыми струями тянул дым. Акинфий достал из кармана флягу, отхлебнул, гадливо поморщился и рукавом отер рот.
— Думал, не решишься, — снова, как эхо, повторил Крот, стянул с головы лисий малахай и, отвернувшись от убитого, перекрестился.
Акинфий неожиданно метнулся к нему, вырвал у него из ножен кривую саблю и занес над его головой. Приказчик в ужасе присел, вскинул руки:
