— Господь тебя спаси, хозяин! Тебя и твою жену, и детишек.
— До жены с детишками ишшо дожить надобно, — мрачно отозвался Акинфий.
— А у нас имеются! — со злым весельем выкрикнули из толпы. — Мал мала меньше, да есть хотят часто!
— Хлеба давай, хозяин! Воевода хлеба давно не давал.
— И жалованья, почитай, цельный год не платит.
Акинфий опустил голову, долго молчал. Пантелей, пришедший с невьянским людом, выбрался вперед и с надеждой смотрел на Акинфня.
— Кто плотину ладил, а? — наконец поднял голову Акинфий.
Десятка полтора мужиков полезли из толпы, потянули шапки с лохматых голов.
— Вам за такую работу не только хлеба… Вам колодки надобно набить!
Мужики сопели, скребли и затылках.
— Все заново будем! — крикнул Акинфий. — Плотину рубить!.. Домну новую… А хлеба у меня нету, не заработали!
Толпа охнула и вновь затихла.
— Пушки отольем, государю продадим, будет и иа хлеб. А покудова терпеть придется. И я с вами потерплю.
— А говорил, душа-человек… — со всех сторон хмуро укоряли Пантелея.
И началась работа. День и ночь. Копали при свете смоляных факелов, вбивали сван из лиственницы, на носилках подтаскивали обожженный кирпич к домне. Перестукивались топоры, протяжно кричали приказчики. Больше всех старался Крот.
— Шевелитесь, ведьмячьи морды! — Его плеть не отдыхала.
Акинфий поспевал всюду. Он почернел и высох, глубоко запавшие глаза светились тихой яростью. Он мотался от завода к плотине, оттуда — на карьер, потом на рудник, по дороге заглядывая к углежогам.
…Карьер, где рыли руду, кишмя кишел людьми. Словно муравьи сладкую корку, облепили они склоны. Долбили руду кайлами, насылали в корзины и тачки, тащили по петляющей серпантином дороге вверх, к подводам.
По ночам он не спал. Ворочался в постели, мял кулаком горячую подушку, глазел в синее оконце.
— Не спится, Акиша? — с сочувствием спрашивал Пантелей.
— Да вот думаю, Пантелей, почему так? Большое дело добром не сладишь, только — жестокостью. Почему?
— А не хочет народ работать, — просто ответил Пантелей. — Кому ж охота задарма горбатиться, посуди сам.
— Почему задарма? Я ж заплачу исправно.
— Грозилась синица море зажечь. Ты сперва заплати, а потом требуй.
— Да где я сейчас возьму?! — в бессильной тоске выкрикнул Акинфий, рванул рубаху на груди. — Себя, что ль, им скормлю!
Пантелей шел по прогалине, окруженной лесом. В руках трепетали, подрагивая, чуть заметно клонились то в одну, то в другую сторону тонкие ивовые прутья. Акинфий стоял поодаль, держал под уздцы двух лошадей.
