Финанс-романс. В дебрях корпоративной Европы | страница 110
Кемерово – удивительный город. И местный аэропорт совсем не похож на московский. Люди приветливы, охотно отвечают на вопросы, показывают дорогу, интересуются, кто мы и откуда. Сразу видно, всем хочется, чтобы нам тут понравилось. Дороги гораздо лучше тех подмосковных, по которым мы ездили накануне с братками. Осенние краски тайги играют в ярком солнечном свете. Я спросила нашего водителя, можно ли по внешнему виду леса определить, копают под землей или нет. Он ответил, что тут копают везде. Или копали совсем недавно.
Впрочем удивил и Кемерово. Я прямо вздрогнула, увидев объявление в туалетной кабинке: «Уважамые женщины, не вставайте, пожалуйста, ногами на унитаз». А смысл надписи на городском троллейбусе «Это подарок Кемерово от любимого губернатора» до меня дошел не сразу. Я уточнила:
– Как это подарок губернатора? Он что, на свои деньги городу троллейбус купил?
– Нет, он бюджет на троллейбусный парк выделил.
– А разве это не его работа?
При въезде на шахты висят портреты Маркса и Ленина. В холле – Доска почета с фотографиями ударников производства. Ниночка на раздаче в рабочей столовой встречает всех по-домашнему и ласково называет еду: «кашка с маслицем», «картошечка», «рыбка», «чаек». Прямо как нянечка в детском саду. И Ниночка, и шахтеры, и мои новые коллеги-финансисты выглядят гораздо счастливее, чем те пассажиры в Шереметьево.
Наша шахта – первое в области предприятие, которым владеет иностранная компания. У местных администраторов пока нет представления о том, как перечислять проценты по кредиту иностранному банку, как платить дивиденды за границу, как учитывать валютные операции в таких объемах, как у нас. Местный банк и местная налоговая инспекция тоже лихорадочно изучают правила валютного контроля, нам ведь предстоит подавать им заявки на возвращение экспортного НДС.
Финансовый директор – мой ровесник, но разговаривает, как ровесник Брежнева, торжественно и церемонно, словно с трибуны. Например, вместо «работники» он произносит «наш кадровый ресурс» или вместо «убыток» – «недостаточная эффективность производственно-операционной деятельности». Даже после нескольких часов в ресторане его высокий стиль ничуть не увял. Вот она – советская закалка.
Самая большая сложность в работе – это, конечно, английский язык. Никто из специалистов и из местного руководства на нем не говорит. И что самое странное – не собирается. Все телефонные конференции, все совещания проходят с переводчиками. Кто-то из местных руководителей даже заметил, что английский им в ежедневной работе не нужен, как и личная машина, потому что у каждого есть служебная. Свою нужно заправлять, мыть, прогревать в зимнее время, а служебному водителю позвонил – и он к твоим услугам, даже на выходных и по личным делам. То же и с английским – зачем учить язык, если есть переводчики?