В солдатской столовой была отдельная комнатка-закуток для приема пищи офицерами. Дежурный офицер обязан был пробу снять и в журнале расписаться, ну и поесть, если хотел, а общежитовские постоянно столовались. Оплата - рубль в день - удерживалась из денежного содержания. Пайка из того же солдатского котла. Норма та же. Никаких привилегий. Разве что за чистотой посуды получше следили. Но это уже вопрос внутренний. Мне, вскоре после прибытия на «Планшет» подали однажды кашу на липкой миске. Стандартной, «ляминьтьевой». Такое бывало, когда с горячей водой напряг, соды или горчицы мало, да еще и в наряде рабочим по кухне боец нерадивый. Что до Fairy, полагаю, в армии и сейчас этого средства нет. Так вот, беру я эту миску с кашей, выхожу из закутка в общий зал. Роста мне бог не додал чуток, зато мощью голосовых связок не обидел. В конном строю эскадрона топот перекрыл бы - так ВВ говорил.
- На мойке!? Кто там сегодня рабочим?
- Я! - боец в окошке показался.
- Ну-ка, голову убери! - и через весь зал шварк эту миску прямо в окно мойки.
Метров с шести-семи, но попал чётко. По пути каша разлетелась, конечно. Маленько бойцов обедавших забрызгала. Зато после этого ни разу липкой посуды на моём столе не было.
Тут что надо отметить. Говорят, лошадь объезжают с одного раза. И другим вещам она быстро обучается. С людьми сложнее. Я вот примерно с пятого курса самонадеянно о себе полагал, что могу любого человека одними только словами обгадить с ног до головы вдоль и поперек, причём не применяя прямых оскорблений. В армии оказалось - это не совсем так. Реципиент должен быть подготовленным. Дозревшим, в смысле интеллекта. Потому с офицерами получалось, а с солдатами не всегда. Тем более с теми, что из Средней Азии. Приходилось опускаться до мата. Стройотрядовская тренировочка помогала, хотя до Германа мне было очень далеко. Но иногда и матом дело не заканчивалось.
Простая процедура, подъём. В обычном режиме дивизиона дежурный офицер обязан на нем присутствовать. Для Дедушек Советской Армии по подъему мухой взлетать - снижение статуса. Небось не сирена воет, а дневальный кричит. Полежим, повыпендриваемся. Голову одеялом замотаем. Пусть зелень видит - деды своё отвскакивали, теперь имеют право не спешить. Но когда это надувание щек превосходило разумный предел в три минуты, приходилось вмешиваться. Сначала подходил и тряс дежурный сержант. Если он был из стариков, то тем дело и кончалось. Если же сержант был из молодых, только после учебки, те деды, что покруче, его игнорировали. Тут уже подходил я, голос на мат не тратя. Просто пинал сапогом снизу, через сетку кровати и матрац. И не больно, и сигнал доходчивый. После этого боец поднимался. Дедушки - воины послужившие, знали, что последует, если не встанешь. А следовало вот что. Я открывал его тумбочку, брал мыльницу, выкинув мыло, шёл к умывальникам. Наполнял мыльницу водой, откидывал одеяло и выливал всё бойцу в койку. Заправленная постель иногда и за день до конца не просыхала. Так что при отбое дедушке было о чем вспомнить. Но до такого у меня доходило всего раза три. Обычно всё ограничивалось первым этапом, по Василию Аксенову: «Один продемонстрировал начало приёма, другой - начало контрприёма. И они разошлись довольные собой и друг другом».
