Портнягин не пошевелился.
— Бегом, я сказал!.. — надрывался кудесник. Внезапно замолчал, огляделся недоверчиво. — Улетел, что ли?..
Никаких теней в комнате больше не сквозило.
— Я ж сам видел, как он скальпелем замахнулся… — ошарашенно пробормотал Ефрем. Резко повернулся к Портнягину, с опаской всмотрелся в глаза. — Э! Ты как?..
— Нормально, — довольно бодро откликнулся тот. — Да всё в порядке, Ефрем. Ты ж меня предупредил…
— О чём?
— Н-ну… Что дурачком надо прикинуться.
Безнадёжно скривив рот, кудесник глядел на ученика с откровенным сожалением.
— Морду, что ль, дурацкую скроить? Этим ты его, мил человек, не наколешь. Он в мысли смотрит!
— Так и я про мысли, а не про морду…
Ефрем запнулся.
— Н-ну, если на время… — с сомнением промычал он. — Но ты ж не знаешь, когда к тебе в следующий раз прилетят!
— Почему на время? Вообще.
Колдун остолбенел.
— Вообще?! Да это всё равно, что дураком стать!
— Ну не скажи, — с достоинством возразил Глеб Портнягин. — Дурак — он и есть дурак. А тут думаешь для виду по-дурацки, а делаешь-то всё по уму…
Пробовал честно жить, пробовал, теперь надо попробовать иначе…
Фёдор Достоевский
Ну что ты тут прикажешь делать! Портнягин сбросил с плеча рюкзак с наговорённым горохом и присел на корточки, разглядывая чёткие оттиски узких шин, коих на перекрестии песчаных тропинок насчитывалось ровно три. Наверняка их оставил здесь грузовой мотороллер, излюбленный транспорт юных хуторян, — мерзкое, оглушительное, всепроникающее устройство с кузовом чуть больше чемодана, куда, однако, при случае помещается восемнадцать человек. Только что на деревья они на нём не въезжают…
И ещё велосипеды. В детстве ученик старого колдуна Ефрема Нехорошева сам любил гонять на велике, теперь же видеть не мог без содрогания этот насекомый механизм. «Народу, — как учили в школе, — пределы не поставлены». А посади его на два колеса с педалями — тогда и вовсе караул.
Сорвали, короче, обряд, аборигены хреновы, испортили тропинку… Теперь изволь переться чуть ли не до самых Колдобышей, если и там стёжку не раздолбали.
Предстоящее Глебу колдовство относилось к разряду трудноисполнимых и получалось исключительно с голодухи. Шёл тринадцатый день строгого поста (хлеб, вода, отварная рыба), так что раздражительность Портнягина была вполне объяснима и даже простительна.
Единственное, что утешало: по словам Ефрема, подобные подвиги предстояли ученику не чаще, чем раз в полгода. Настоящий венец безбрачия, хотя и считается не менее модной напастью, чем родовое проклятие, в действительности явление крайне редкое и в чистом виде практически не встречается.
