Дела и ужасы Жени Осинкиной | страница 45

— Я девять лет отсидел.

— А дали сколько?

— Пятнадцать.

— Вот это да! — выкрикнул восторженно Мячик.

— Двойное убийство, — констатировал Ваня-опер (если бы Мячик слышал наш пересказ их беседы, он обязательно бы спросил — «А что такое „констатировать“?» И обязательно ошибся бы и произнес — константировать, будто это слово — от имени Константин).

— Расскажи! — заныл Мячик.

Водитель покосился в зеркальце на компанию за его спиной.

— Да вы еще маленькие!

Но постепенно рассказал все-таки историю, которая действительно вряд ли предназначалась для детских еще ушей Мячика.

Водителю тогда было девятнадцать лет. Мать у него русская, а отец чеченец, жили в Москве. Родители разошлись, когда ему было два года, он не знал ни слова по-чеченски, чувствовал и считал себя русским. Он ехал из Воронежа в Москву. По дороге остановился поесть, снял прямо на дороге девчонку (Мячик, в отличие от Вани-опера, не очень-то понял, что это значит) и сел с ней в ресторане. За соседним столом пировала компания. Двое из них подошли к нему и сказали:

— Отдай нам свою девчонку, парень, мы тебе заплатим.

— Они видели, — пояснил водитель своим юным пассажирам, — что это не моя девушка, что я просто снял ее. Но я не собирался, конечно, ею торговать, мы с ней хорошо сидели, разговаривали.

Он встал, ответил, что ужинает с девушкой и просит их вернуться к своему столу. Тогда один из них ударил его по лицу. А второй сказал:

— Что, может быть, мало? Мы сейчас поужинаем и добавим.

— Тогда я пошел к машине, — рассказывал водитель, по-прежнему едва касаясь руля, — взял револьвер, вернулся, подошел к их столу и выстрелил сначала в одного, потом в другого. Обоих — наповал. И не стал убегать, просто милиция забрала меня и все.

— Скажи, — спросил Ваня с мучительным каким-то интересом, — ведь тогда еще вышка была. Ты знал, что или вышка, или, во всяком случае, сядешь надолго. Ты сомневался все-таки, когда у машины стоял — брать револьвер или нет?

— Нет, совсем не сомневался.

— Ты, наверно, не помнил себя — очень обидно было?

— Нет — прекрасно помнил. Никакого у меня аффекта (Ваня это слово, конечно, знал, а Мячик, конечно, нет) не было. Просто я знал, что должен это сделать, что у меня нет другого выхода. Что я не могу этого не сделать, понимаешь? Они сильно оскорбили меня. И при девушке.

Все трое помолчали. Мячик вообще сидел с полуоткрытым ртом. Вид у него был такой, будто он боялся, что водитель сейчас нагнется, достанет из-под сиденья револьвер, обернется да и прошьет насквозь Ваню, а потом его, Мячика.