— «И встречай царя Иисуса…»
За воротами что-то затарахтело — как будто колеса катились по мокрой земле — и утихло. Залаял на соседнем дворе Куцый, скрипнули ворота. Павел поднял голову и прислушался. Нет, все тихо. Окно словно черной пеленой завешено, ветер и дождь расшумелись еще больше.
Павел опять уткнулся в книгу.
— «Возлюби Марию…»
Он подумал с минуту.
— Ага! Этому Сиону, королю или богатому пану, Святое писание велит возлюбить Марию!..
Он стал читать дальше:
— «Ибо она — врата небесные».
Павел вздохнул:
— Эх, если бы после смерти войти в царствие небесное!..
Он поднял глаза от книги: теперь он ясно услышал, что в сенях скрипнула наружная дверь.
— Должно быть, Авдотья, — сказал он себе вполголоса, однако выпрямился, напрягся весь, как струна.
В сенях послышались шаги, но это была не Авдотья, — та ступала тяжело и громко стучала грубыми башмаками. Кто-то там вошел тихо, боязливо, крадучись, как мышь. Павел, сидя в той же напряженной позе, бессознательно мял пальцами пожелтевшую страницу и не сводил с двери широко раскрытых глаз. Тихие, робкие шаги затихли, а дверь не отворялась. Что-то за нею опять зашелестело, и Павлу казалось, что он слышит чье-то тяжелое, изо всех сил сдерживаемое дыхание. Брови его взлетели вверх, лицо дергалось от волнения. Он подошел к двери и порывисто распахнул ее:
— Кто там?
Из темноты у самой стены кто-то боязливым шепотом отозвался:
— Это я.
— Кто? — повторил Павел и весь подался вперед.
— Я… Франка.
Он перескочил через высокий порог, нащупал у стены руку в жестком, промокшем от дождя рукаве и, крепко схватив ее, втащил в комнату тщедушную женщину в темном пальто, с которого ручьями стекала вода, в толстом рваном платке, закрывавшем голову и почти все лицо. Когда тусклый свет горевшей на столе лампы упал на нее, женщина остановилась у двери молча, бессильно свесив руки. Павел отступил на шаг и, впиваясь в нее глазами, твердил таким голосом, как будто его мучила икота:
— Ты!.. Ты! Ты!
Между складками мокрого платка горели, как угли, большие, черные, впалые глаза. Узкие бескровные губы еще тише, еще боязливее прошептали:
— Я… Не сердись…
Но Павел даже не слышал, что она сказала.
— Вернулась!.. Я уже не надеялся… Сперва ждал, а потом и ждать перестал…
Он всплеснул руками и умолк, словно захлебнувшись, громко глотая слюну и подступавшие к горлу слезы.
Промокшая Франка, все еще неподвижно стоя у двери, уже погромче, но все так же робко и смиренно сказала:
— Если можно мне тут остаться, так останусь, а если нет, я сейчас уйду…
