— Не велика беда! Не дал бог сегодня, даст завтра! — пробормотал он, махнув рукой, и сел на лавку. Есть ему не хотелось — Ульяна приносила им с Данилкой обед на реку. Но от сильного мороза и резкого ветра он так продрог, что и в хате не снял тулупа и высоких сапог, обмотанных еще для тепла войлочными мешками, набитыми сеном. В таком виде он отдыхал, сидя на лавке и рассеянно блуждая глазами по комнате, которую последние лучи дня, сливаясь с блеском снега, наполняли каким-то белесым, мертвенным светом. Равнодушным взглядом очень усталого и удрученного человека Павел обводил стены, которые в последний раз были выбелены еще перед его свадьбой и успели порядком потемнеть от пыли и копоти. Посмотрел в угол, где за метлой и двумя корзинами из лозняка больше всего возились мыши, потом в другой, где стоял пустой сундучок Франки. Наконец, взгляд его скользнул по красному шкафчику в третьем углу — и тут внимание его привлек лежавший на шкафчике предмет. Это была книжка в черном порыжелом переплете с потускневшими золотыми украшениями. Лежала она между лампой и самоваром, на том же месте, куда он положил ее в последний раз, когда Франка вернулась из костела.
Больше трех месяцев прошло с того дня, когда он, придя с реки, не застал дома Франки. Он ждал ее тогда до поздней ночи, и только тогда, когда ему вдруг бросился в глаза ее открытый и опустевший сундучок, догадался, что она ушла совсем. Уходя, она взяла с собой только свои собственные вещи — городские тряпки и побрякушки, а того, что принадлежало мужу, пальцем не тронула, хотя отлично знала, где лежат съестные припасы и одежда, легко могла отыскать и деньги. Из своего имущества она не унесла только одной вещи: молитвенника. И как мог Павел не увидеть его до сих пор? Ведь он каждый вечер брал со шкафа лампу, несколько раз за это время снимал и самовар, а книжку так и не заметил. Хотя он прошлую зиму просиживал все вечера за букварем, чтение все еще было для него делом настолько трудным, необыкновенным, почти граничащим с чудом, что оно не стало для него привычным и необходимым.
Но вот в этот мертвенно-белый зимний день, в тишине пустого дома, которой не нарушали на этот раз даже мыши, после долгих часов труда, принесшего ему гораздо больше утомления, чем пользы, Павел почувствовал, что ему чего-то сильно недостает. Может быть, потому он так долго и пытливо оглядывал избу, что бессознательно искал чего-то. Тряхнув головой, он промолвил вслух:
