Море было пустое, студеное, чайки беззвучно визжали, беззвучно ходила волна.
— А-а-а-а-а-а-а! — вдруг закричал Черепец и, чтобы заглушить в себе поднимающуюся откуда-то из живота боль, ударил себя кулаком в лицо раз и еще раз, потом выключил СПУ и, уже беззвучно, заплакал. Турель, небо и вода подернулись на секунду пестрыми кругами, когда эти круги пропали, никаких бочек уже не было, и он включил СПУ.
— Почему отключились? — спросил Белобров. — Вы мне попробуйте еще раз отключиться… Иван Иванович, курс…
Сердце у Белоброва билось где-то у самой шеи, лицо совсем свело. Он попил из жестяной банки, остатки воды выплеснул себе в лицо, чуть приоткрыл форточку, и ветер негромко завизжал в кабине.
Динамики тихо шипели и посвистывали. Когда в них что-то треснуло, будто порвалась материя, все повернулись и, уже не отрываясь, смотрели на них. Командующий стакан за стаканом пил воду и тоже смотрел на эти динамики. Все были готовы и все равно вздрогнули, когда вдруг раздался громкий, резкий, напряженный голос Белоброва из репродуктора:
— Вижу корабли противника! Вижу корабли противника! Два эсминца типа МААС и подводная лодка… Маки, вперед! Маки, вперед! Всех на дно! Вы меня поняли, Маки? Всех на дно!
— Ракету! — крикнул командующий. — Всех в воздух!
Северное небо было ярко-желтым, было светло, но еще была ночь, база, и дома гарнизона, и город спали, когда в небо одна за одной пошли ракеты. И на Западном и на Восточном аэродромах порулили на взлет машины.
— Всеми силами карать гадов, — сказал командующий в микрофон, — расстреливайте, бомбите, жгите! — И вдруг добавил словами Белоброва: — Всех на дно! Вы меня слышите, товарищи? Всех на дно!
Стуча сапогами, пришла подавальщица Зина, она принесла горячий крепкий чай в стаканах.
Сначала Белобров увидел один корабль. Потом корабль и лодку. Лодка была повреждена и лишена хода. И эсминцы пытались взять ее па буксир. Сердце Белоброва забилось спокойно и ровно. Это была его минута, его мгновение, неповторимое и невозвратимое, к которому его готовила вся эта война и его жизнь военного моряка-торпедоносца. Впрочем, Белобров не думал об этом в эти минуты, как не думал сейчас о потопленном рефрижераторе, он работал. И эта работа состояла в том, чтобы уничтожить подводную лодку, низкую, серую, с этой надстройкой и с этой торчащей пушкой и черными фигурками людей вокруг этой пушки, а потом уничтожить эсминец, хотя бы один, и это была бы уже победа, хотя бы один, темный, низкий, стремительный, со срезанными трубами и тоже с черными каплями людей… Струи серо-черного дыма вырывались с кормы эсминцев, они ставили вокруг лодки дымовую завесу. Один из эсминцев качнулся, будто его толкнули, и на секунду стал оранжевым. Это по самолетам ударили орудия главного калибра.
