— Если вслушаться в сухой язык цифр, — сказал Черепец, — то делается наглядно ясно, кто воюет, а кто по аэродромам треплется, и выходит, что боевого состава от общего числа не более как семь человек на сотню, а вроде бы все летаем. Обидно. — Черепец снял бескозырку и помахал ею. Он недавно подстригся под бокс, но все равно, когда шел с Марусей, голова у него под бескозыркой потела.
— Вам эта стрижка под бокс вовсе не идет, — сказала Маруся, — вы в ней на арбуз похожи…
В разговоре с Марусей Черепцу все время приходилось пробиваться через насмеш-ку.
— В королевских ВВС, ребята кое с кем разговаривали, у них как? У них так — ты старшина, но летаешь стрелком, а он майор, но не летает. Так вот, тебе полагается ванная, а ему, майору…
— У них старшин вовсе нет, — сказала Маруся, — мы у них с девочками убирались… У них все сержанты и все рыжие. Будто у них один папа… А так, что у них, что у нас. Довольно нахальные и врут.
— Если на то пошло, — обиделся Черепец, — если пошло на правду, то среди работников столовой тоже попадаются жулики.
— Тю-ю, — сказала Маруся, — такое бывает жулье, даже работать стыдно.
Мостки опять стали узкие, и Маруся пошла вперед, а Черепец сунул руки в карманы бушлата, от этого фигура становилась красивее и стройнее. Они приблизились к каптерке Артюхова, там метнулась тень и сразу же призывно и жалобней заиграла гармошка. Артюхов выполнял все, что было намечено. Голова и шея у Черепца стали совсем мокрыми. Они шли мимо каптерки, а сил остановить Марусю и пригласить зайти у Черепца не было. В каптерке стукнула дверь и гармошка заиграла «Смелого пуля боится, смелого штык не берет…» Черепец с тоской глядел в спину Марусе. Они завернули за высокий черный забор у склада, Маруся остановилась и издали протянула Черепцу теплую, красную от кухонной работы руку. «Белочка, пойми же ты меня! Белочка, не мучь меня». — страстно выла за углом гармошка Артю-хова.
— Ну, до свиданьица, — сказала она, — а то вон вас какой-то товарищ командир зовет, как бы вам взыскание не получить.
Ваше дело такое — казенная служба, так что бувайте.
Тут он решился. Вернее, даже не решился, а, как говорил в одной передаче диктор, какая-то неведомая сила подхватила его, он задержал ее руку в своей, сдавил и потянул к себе. Она рванулась, но Черепец был сильный человек. Он прижал ее к мокрому черному забору и, задыхаясь от любви и нежности, стал говорить то, что всегда говорят в таких случаях.
