Ты не плачь, не плачь, моя красавица,
Ты не плачь, женулечка, жена,
В нашей жизни все еще поправится,
В нашей жизни столько раз весна!
Последние слова он вытянул с такой тоской, с такой болью, что Стрельцов оглянулся на него, не понимая, шутит на этот раз Валентинов или всерьез.
Чинарев, войдя в шалаш, внимательно оглядел Валентинова, подмигнул Стрельцову, снял пилотку, покопавшись, нашел у себя в кармане монету, положил пилотку на нарах перед Валентиновым, из другого кармана извлек сухарик, тоже бросил в пилотку.
— Давай, Вася, жми! Здорово у тебя получается, аж слеза пробивает. А ну, товарищи, подбросьте бедному, одинокому страдальцу кто что может!..
Валентинов, увидев проделку Чинарева, блеснул золотым зубом, сказал с чувством, покачивая головой:
— До чего ж ты гнусная личность, водитель кобылы. Задушить тебя мало!..
— Вася, души! — показно вскричав, бросился к Валентинову Чинарев. И они, два влюбленных друг в друга балагура, обхватились за плечи, раскачиваясь, и Чинарев слезно приговаривал: — Не тяни Лазаря, Вася, прошу тебя от своего имени и от имени своей кобылы. Или у тебя женка дома закрутила? Нечего тянуть, вон девок сколько, выбирай любую на замену. А в себе сомневаешься, у Геши галифе попроси. Вот тебе и весна…
Забегая впереди Шелковникова, заглядывая ему в глаза, в шалаш вкатился Пузырев.
— Нет, нет, в самом деле я не шучу, я серьезно, Геша! — тараторил он. — Я тебе говорю — есть такой приказ. Ребята! — обратился он ко всем, кто был в шалаше. — Геша не верит, что есть приказ Верховного главнокомандующего относительно нас…
— На фронт, что ли? — спросил Валентинов, отпустив Чинарева, деланно зевнул. — Слыхали.
— Не на фронт, а вот именно сохранять. Всех молодых, здоровых, ну таких, как я, как мы, приберегать, сохранять для мирного времени, не пускать, по возможности, в огонь, скоро конец войны, молодых и так ухлопали уйму, — горячился Пузырев. — Есть такой приказ, есть!..
— Это тебя, Пузырь, вроде бы на племя приберегают? — шепотом, вытаращив глаза, спросил Чинарев. — Смотрите-ка, племенной!
— Я точные сведения имею. Мне знаешь кто сказал? Я говорю, товарищи, совершенно точно, я все знаю! — даже побледнев, выкрикивал Пузырев.
Между прочим, он мог что-то знать. Работая посыльным узла связи, проныра, он бывал во всех отделах штаба; прикинувшись простачком, заводил разговоры с такими людьми, с какими не каждый рискнет разговаривать запросто.
— Подожди, подожди, — быстро переменил тон Чинарев. — А как же быть с наградами? Не-ет, так не пойдет. Ты, Пузырев, должен еще на фронте побывать, в последнем наступлении, как же ты без ордена домой? Вон Геша, хоть и без орденов, зато звание — сержант! Еще Горький сказал: «Сержант — это звучит гордо!» Раз ты на племя оставлен, тебе ведь еще и жениться, стало быть, надо, ты берешь в расчет такую тонкую ситуацию, а?
