— Игорь, это ты? Зачем ты пришел?..
Человек ничего не ответил, только наклонил голову, и Варя по этому его движению, в котором было что-то единственное, непередаваемое, узнала Стрельцова и от радости больше не могла сказать ни слова, присела на топчан, чутко ловя дыхание Игоря.
Он молчал. В дверном проеме уже совсем сгустилась темнота, Варя слышала только шелест леса, который доносился через раскрытую дверь, да биение своего сердца, которому было тесно в груди.
Наконец Стрельцов подал голос. Его слова относились к часовому:
— Ты, Медовница, наверное, устал. Иди отдохни часик. Я тут посижу…
— Хорошо, товарищ старший сержант, — откуда-то из темноты ответил Медовница. — Карабин оставить вам или как?
— Возьми с собой. Иди, Медовница.
Варя слышала, как пошел старик, механически считала его шаги, которые слышались очень отчетливо: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Ой, Игорь, какой ты молодчина, Игорек, Игоречек! Девять, десять, одиннадцать… Боже, как хорошо в лесу, как слышны его шаги! Вот бы пройтись по такому лесу! Наверное, и месяц взойдет. На опушку выйти бы, на лунное поле поглядеть, с Игорем. Боже боже!.. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать», — считала она, уже не слыша шагов Медовницы.
Ей стало жарко, она расстегнула воротничок гимнастерки, потрогала виски, не зная, что делать. А Игорь молчал, он будто забыл про нее. Игорь, Игорь, бедный, как он переживает за нее! Варя присела на топчан, чуткая, настороженная, готовая в любой миг подняться, вскочить, откликнуться на его зов.
Игорь как-то незаметно, помимо ее воли, неожиданно стал самой большой радостью в ее жизни, радостью тайной, скрытой ото всех и такой горячей и полной, что иногда казалось, нечем дышать от полноты ее. Игорь пришел в роту примерно в одно время с Варей. До этого он был десантником, воевал в тылу у немцев, его вывезли оттуда раненного. Она как-то сразу, еще в первые дни после прибытия в роту, обратила внимание на смуглого, гибкого, как девушка, расторопного техника, комсорга роты Стрельцова. За свою некрасивость, за свои веснушки и рыженькие косички она больше всех стеснялась перед Стрельцовым и особенно остро, с обидой завидовала всем девушкам, которые были красивее ее. В один из самых тяжелых приступов такой обиды она срезала свои косички, подстриглась «под мальчишку».
Стрельцов казался ей строгим и потому недоступным, тем более для нее, для Вари. Но однажды у нее что-то зашалил телетайп, она пригласила Стрельцова, он, не глядя на нее, снял крышку, включил мотор, прислушался; насвистывая, принялся регулировать аппарат. Она стояла рядом и смотрела на него, на его тонкие, проворные, маленькие, совсем девичьи руки, на смуглое, с черными усиками лицо, на шею, заросшую мягкими курчавыми волосами, на маленькое ухо — и он, и все в нем показалось ей чем-то до боли знакомым, родным, желанным — и недосягаемым, запретным. Исправив аппарат, он посмотрел на Варю, сухо улыбнулся одними черными миндалевидными глазами, сказал:
