Но за нею никто не пришел — ни ночью, ни утром.
А потом она увидела недозревшую, запоздалую ягоду на солнышке под окном и поняла, что за нею, наверное, и не придут, и впервые испугалась. Ей не несли даже завтрака. Лишь однажды часовой приоткрыл дверь, посмотрел, тут ли она, как будто можно было отсюда куда-то исчезнуть, и снова, не сказав ничего, прикрыл дверь.
Варя сидела на топчане и смотрела перед собой. Вдруг в сторожке мелькнула тень, под окном что-то завозилось, застрекотало, и Варя увидела на ветке малины синицу. «Склюет ягоду!» — соскочила с топчана, захлопала в ладоши. Синица, нырнув, взмыла вверх, и на ветке, которая раскачивалась и терлась об окно, Варя увидела ягоду целой и невредимой.
И с этого момента она стерегла ягоду, еще раза два отгоняла назойливую синицу, которая теперь не очень-то боялась Варю, а даже и прилетала на ветку как будто только затем, чтобы черными бусинками глаз посмотреть на удивительное существо — человека, неведомо зачем спрятавшегося в темном помещении за стеклом.
Когда у Вари иссякли всякие надежды на то, что ее кто-то вспомнит, пришел старшина Грицай. Он принес каши и чаю, заслонив собою вход, поставил все это перед Варей на топчане.
В котелке поверх каши она увидела довольно порядочный кусок колбасы, что бывало в роте только по праздникам, подняла удивленные глаза на Грицая:
— И колбаса мне?
— И колбаса, — буркнул Грицай.
Варя с недоверием еще раз взглянула на Грицая, отодвинула котелок. Старшина кашлянул в кулак, оглянулся на часового.
— Ешь. Всем сегодня… кхе… колбаса. Понятно? Ешь, тебе говорю! И чай тоже — пей. Чего там. Еще принесу, коли чего. — И вдруг сверкнул глазами, вспылил: — Понятно?
И, как-то не по-грицаевски опустив плечи, вышел, тихо-тихо прикрыв дверь.
Варе стало еще страшнее. «Колбасу принес, — думала она. — Зачем мне колбаса? И сам, сам пришел, и как-то поглядел на меня, будто жалеет. Зачем это? Неужели со мной затевают сделать что-нибудь худое? Ну конечно сделают! Кто за меня заступится? Скуратов? Он и самого себя, наверное, любит раз в год. Генерал Прохоров? — Варя задумалась. — И генерал не пожалеет».
Генералу было около шестидесяти, но он был бодр, подтянут, ходил прямо, выпятив грудь, громко, почти театрально смеялся: «Ха-ха-ха-ха!» — Варя как сейчас слышала этот его смех. Лицо у него сухое, длинное, нос прямой, по обе стороны которого, через все лицо проходят большие продольные складки, глаза бесцветные, водянистые. И все же самое главное, без чего трудно представить генерала, был его смех, громкий, раскатистый, когда никому не смешно. Когда генерал смеялся, Варе становилось стыдно.
