— Я Юрку искала, — ответила она.
— И нашла? — спросил я ехидно. Она кивнула, даже не заметив моего тона.
— А я между прочим ждал тебя, — добавил я. — Ведь договорились…
Анка обернулась ко мне, глаза ее блестели, она радовалась чему-то своему.
— Ой, прости, Вовочка! — нежно сказала она. — Прости меня, пожалуйста!
А на сцене с ярко-красной трибуны выступали люди. Сначала — профессор, он говорил про Циолковского и даже Икара помянул. Того, что в учебниках физики нарисован. Потом — военный летчик. Оказывается, он учился в летном училище вместе с Юрием Алексеевичем. Он рассказывал, каким был Гагарин летчиком, каким товарищем, как он учился.
Когда он кончил, председатель объявил:
— А сейчас слово предоставляется Юрию Гагарину, тезке космонавта, рабочему завода обработки цветных металлов.
Зал оживленно загудел, загремели аплодисменты, и председатель хлопал тоже редкими и, видно, громкими хлопками.
Потом он помахал рукой, аплодисменты стихли, и, пока Юрка шел через сцену, всходил на трибуну, сказал:
— Товарищи! И у нас есть свой Юрий Гагарин. Вот он, перед вами. Это молодой рабочий, передовик, ударник коммунистического труда, простой советский парень, каких у нас тысячи и десятки тысяч!
Снова захлопали, а Юрка стоял и краснел, пока, наконец, не стал совсем красный, как трибуна.
Потом зал утих, Юрка прокашлялся в самый микрофон, вытащил из кармана бумагу и, часто отрываясь от нее и глядя в зал блестящими, невидящими глазами, начал читать.
Получалось у него хорошо — гладко и громко. Как у лектора, который приходит к нам в цех читать лекции о международном положении. Тот тоже листает свои бумаги, часто отрывается и смотрит на меня, или на Юрку, или на Матвеича, или еще на кого-нибудь сквозь блестящие очки невидящим взглядом. Мы-то с Юркой быстро привыкли, а Матвеич смущенно хмыкал и начинал перекладывать носовик из одного кармана в другой. А потом жаловался:
— И не поймешь, чего он смотрит. Как сквозь бутылку.
А Юрка рубал и рубал. Здорово! И слова у него там на бумажке были какие-то особенные, государственные.
— Соревнуясь в честь подвига… Наше предприятие наряду с другими… От имени и по поручению пролетариата нашего города…
Я так даже как-то и слушать его не успевал. Только фразу поймаешь, а он уже другую, еще красивее.
— Вов, а Вов! — Анечка меня в бок толкает. — А разве Юрка ударник коммунистического труда?
— Нет, — говорю, — боремся еще только. А что?
— Почему же его ударником назвали?
