Но зеркальный эффект, т. е. отражение, рефлексия, неведомы такому типу интеллекта. Богу отсвет невидим — так можно интерпретировать утверждение томистов о том, что божественному разуму не присуще никакое познание, которое не было бы «вещим», вещественным, т. е. в то же время творением. Всякий же отсвет есть некое видение, мираж, морок — подобие, проецируемое за сферу творения. И как таковая сфера подобий есть косвенный результат пронизывания светом слоистой толщи материи, результат независимый, не управляемый божественным «Да будет!». Иными словами, туг возникает пространство (или квазипространство), невидимое божественному интеллекту и, соответственно, служащее прибежищем инфернальных сил — дьявольским началом. Неслучайно главный атрибут дьявольских сил может быть описан в соответствующих оптических терминах — наваждение, мираж, видение и привидение, соблазн (от слова «блазнится» - кажется, видится).
Бог не создает соблазны, поскольку этот эпифеномен прохождения света остается вообще вне ведения (знания) Бога, источник соблазна — в бликах, отбрасываемых, когда «свет истины» (логос) проходит сквозь анизотропный хаос материи. Поэтому присутствие соблазна (кажимости) можно при желании считать седьмым, оптическим, или софиосветным, доказательством бытия Божия, прямым свидетельством непрерывного действия «так устроенного ума» — предельного случая прямого усмотрения сути.
И тогда Библия есть прежде всего книга о том, как отличить просветление от наваждения, свет истины от рефлексивного отсвета, в котором возможны миражи, например цветущие оазисы посреди сухого песка...
Человеческая душа, которую Я. Беме назвал «Чувствилищем Бога», действительно напоминает своеобразный анализатор — датчик, контролирующий отсвет, причем опосредованно, через деяния. В этом случае свободная воля необходима для полноты контроля над оптической завесой, без нее «датчик» потерял бы смысл и превратился бы в простой ретранслятор, или усилитель, Благой вести.
Во всяком случае, если человеческое сознание, не усматривая непосредственно причинную зависимость, структурную взаимосвязь, аналогию или гомологию, вынуждено их доказывать (а доказывается то, что не оче-видно, — пока оно не станет очевидным), то и высшее интеллигибельное устройство необходимо опосредуется человекоразмерным сознанием для фиксации не оче-видного для него зеркального эффекта.
Оставим пока анализ любопытных коллизий, вытекающих из соотношений «нашего сознания» с иерархией предполагаемых сверхсознаний, с возможными мирами высшего уровня. Рассмотрим некоторые устройства несубъективного характера — квазисознания, доразумную психику, — т. е. структуры низшего и рядоположного уровня. Среди множества их принципиальных отличий крайне важно уловить основное, системообразующее. Что означает специфическая автономность, самодостаточность интеллекта, в отличие от его собственных порождений — имитаторов? Когда указывают на очевидное отличие компьютеров, состоящее в том, что их источник энергии, пускатель, вынесен вовне и подпитывается человеком, подобно тому как сам человек движим божественным духом (дуновением), вдохнутым в безвольную глину, то вопрос переводится в другую плоскость и теряет свою остроту — всегда отыщется трансцендентный, внеположный перводвигатель. Суть в ином — у компьютера нет своей разумной действительности, вся его функциональность зависит от разумности «входа», который априорно разумен, гак как является производным ноосферы. ЭВМ может решить предложенную, поданную на вход задачу или работать в поисковом режиме, но источник разумности этого двухкомпонентного отношения лежит не столько в обрабатывающем устройстве, сколько в самой задаче — кодирует разумность она, а не решатель. Продуцирование «состояний с ничтожной вероятностью» (а прогрессирующее увеличение и поддержание таких состояний — основное следствие пребывания разума в Мире) образует тот «вход», всякая имманентная приставка к которому разумна, если она функциональна. Слово разумна следовало бы, конечно, заключить в кавычки или употребить другой термин — осмысленна. Осмысленность «деятельности» искусственного интеллекта определяется топикой того «разумного» пространства, в которое запущен «решатель», «счетчик» или «датчик». Воспользуемся парадоксом — он всегда помогает пояснить, что имеется в виду, поскольку создается контраст для обнаружения невидимого, скрытого в своей прозрачности. Так вот, можно сказать, что всякое устройство бессмысленно и неразумно лишь до тех пор, пока ему не предложат разумный вход. Именно после этого его хаотическое поведение вписывается в ноосферу, осмысляется. Ведь осмысление, понимаемое как активный процесс привнесения смысла извне, устроения смысла, может быть и насильственным, неким порождением воли, заказа на осмысливание таких маловероятных, негэнтропийных состояний, при появлении которых целый класс устройств обретает смысл, — даже так: для всякой процессуальной активности, для всякого ее носителя можно подобрать такие условия, при которых носитель процесса окажется «процессором», иначе говоря, устройством, вдруг начинающим выполнять осмысленную, а то и интеллектуальную работу.
