Счастье жить вечно | страница 41
Несколько ночей подряд они жгли костры, разложенные на глухой лесной опушке. Но желанный гул моторов в вышине так и не возникал. Потом они узнали, что самолет для них был, действительно, подготовлен, но своевременной отправке его помешали лунные, светлые ночи. Самолет с продовольствием из Ленинграда, если бы он рискнул пересечь линию фронта, был бы сразу же обнаружен и заведомо обречен.
Тяжело уходить, погасив костры, зря горевшие долгие томительные часы. Уходить, чтобы голод терзал с новой силой, не давая пощады ни днем, ни ночью.
…Валентин настроил радиостанцию, положил рядом с ключом передатчика короткое донесение командира группы. Каждое движение, жест, взгляд были привычными, много раз повторенными и оттого ставшие почти механическими. День за днем вот так он окунался в эфир, где сталкивались, налетали друг на друга звуки музыки, слова песен, голоса дикторов, чья-то ожесточенная перебранка, настойчивое, монотонное цоканье телеграфного ключа. Но и сегодня, как всегда, включая рацию, он испытывал волнение, переходящее в нечто, похожее на внутреннюю дрожь, когда слышно было тонкое попискивание «морзянки», адресованное из Ленинграда им, сюда, в партизанский лес. Валентин жадно ловил его в океане хаотических звуков, вбирал в себя не слухом, всем сердцем. Временами звук куда-то уходил, таял, заслонялся другими, более громкими. Тогда казалось, что их связывает с Большой Землей тоненькая ниточка, и стоит сделать одно только неосторожное движение и она оборвется. Но вот кто-то невидимый вновь связывал хрупкую ниточку, и Валентин приступал к передаче в Ленинград шифрованного донесения.
Внешне ничего не значащие пустые фразы или длинные колонки цифр мог слушать и враг. Они бы ему все равно ничего не сказали. Но глубоко скрытый их смысл содержал в себе плоды рискованного боевого труда разведчиков.
Мороз лютовал. Он был полным хозяином в лесу, жестоко расправлялся со всем живым, что вовремя не укрылось от него в теплую, глухую нору, не убралось прочь. Сосны стояли нарядные, строгие и величавые в белом своем одеянии. Между ними не видать было ни тропки — замела вечная труженица-метель. Она выровняла, выгладила все скрывший под собой белый пушистый покров, который гак и хотелось погладить рукой.
Холод не очень чувствовался, пока Петрова и Васильев шли. Снега за ночь навалило столько, что они то и дело погружались в него до пояса. Выбирались, помогая один другому, кое-как отряхивались, пробивали впереди себя узенькие стежки, похожие на траншеи, и медленно, след в след, шагали по ним. До тех пор, пока снова не падали в сугробы. С деревьев при малейшем дуновении медленно осыпались хлопья, покружившись в воздухе, оседали на путниках, и это еще больше придавало Нине и Борису вид вывалявшихся в снегу с головой или усердно игравших в снежки.
