Это было сказано необыкновенно здорово! Валентин бросился обнимать славную девчушку. Да ее устами говорило и его сердце! Лететь, лететь, никаких отсрочек! Никаких раздумий и колебаний! Они не могут и не будут сидеть, сложа руки!
По настоянию Петровой были предприняты самые энергичные меры для их скорейшего снаряжения и вылета.
Нина, как и полагалось разведчице, была весьма немногословна, когда дело доходило до рассказов о себе, о своем прошлом, о своей семье. Да и ее боевые товарищи не имели обыкновения расспрашивать. Зачем? Им вполне достаточно было знать самое главное — то, что она родилась в Ленинграде, здесь училась в школе, а потом пошла работать на завод, где и застала ее война.
Впрочем, Петрова была молчалива сверх всякой меры, и молчание это находило на нее, как туча, которая все вокруг затмевает и долго не рассеивается, не проходит.
Однажды — это случилось в Ленинграде — вся четверка жила тогда в общежитии, готовилась к отъезду в Хвойное, пошли они всей компанией в кино. Билеты принесла Нина. Так сразу у них повелось: Петрова взяла на себя функции организатора культурного досуга и не давала им скучать, — то водила в клуб на концерт, спектакль или лекцию, то в кино.
Показывали картину о том, что ушло, но должно было возвратиться. Через страдания, через море народного горя… Возвратиться во что бы то ни стало!
На экране мелькали улицы, полные людей счастливых и беззаботных — им незачем было бежать в бомбоубежища; молодые пары кружились в танце под небом звездным и чистым, без скрещивающихся лучей прожекторов, без вспышек зенитных снарядов… За обеденным столом собралась большая семья — отец, мать, сыновья, дочери, внуки. Высоко поднятый седым стариком годовалый малыш тянется через стол к бабушке, смешно дергает пухлыми ручонками. А в окна, не пересеченные зловещими решетками бумажных полос, не затянутые глухими и мрачными шторами светомаскировки, звездный ласковый вечер глядит на радость семьи. Должно быть, из ближнего парка долетает мелодия вальса.
Валентин скосил глаза на рядом сидящую Петрову.
Девушка вся подалась вперед, судорожно вцепившись в подлокотники кресла. Кажется, вот-вот она вскочит и бросится к тем счастливым людям мирных дней, выскажет им что-то свое, наболевшее. Мальцев, забыв об экране, встревоженно и участливо смотрел на профиль Нины — отчетливый, подчеркнуто бледный в полумраке кинозала. Юноша вздрогнул: губы ее шевелились. Валентин уловил едва слышный шепот: «Мамочка!.. Папаня!.. Толюша!.. Маргаритка!..» Слезы одна за другой скатывались по нежной исхудалой щеке. Петрова их не замечала. Шепот сменился глухим стоном — Нина уронила голову на грудь и прижала скомканный платочек к глазам…
