— Будь за меня спокоен, папка. И вы, Федот Петрович, не сомневайтесь в этом вчерашнем мальчишке. Я знаю, на что иду, и понимаю свой священный долг. Ни голодный, ни больной, ни окруженный врагами главного редута не сдам. Разве — с жизнью.
* * *
В марте 1943 года Михаилу Дмитриевичу в войсковую часть, по-прежнему защищавшую Ленинград на Пулковских высотах, была доставлена записка от сына. На листке, сложенном по-фронтовому маленьким треугольником, лежала печать полевой почты. Михаил Дмитриевич, волнуясь, вскрыл первое солдатское письмо сына.
Торопливые, неровные строки, написанные не очень тщательно отточенным карандашом… Это было не в обычаях Вальки: он любил писать четко, аккуратно, красиво. Но и в этом торопливом письме, сочиненном, вероятно, на ходу, в обстановке, мало благоприятствующей, Валюшня оставался неизменным — со всеми своими черточками, так дорогими отцу, — полным кипучей энергии и оптимизма, с доброй улыбкой и шуткой, не покидавшими его, как бы ни было ему трудно, стыдливым и угловато скупым на слова нежности и ласки, которые ему так хотелось сказать… Валентин писал:
«Дорогой папка-отец! Очень спешно уезжаю, так спешно, что лишен времени проститься. Не сердись. Домой больше не зайду. Будь жив, здоров и благополучен. Знамя гвардии держи высоко и не забывай меня. Будем биться до тех пор, пока глаза видят, пока бьется сердце. Биться и побеждать, несмотря ни на какие обстоятельства и слухи! Ну, еще раз жму твою могущественную руку, обнимаю и целую. Ты сказал мне в последний раз, что мы обязательно увидимся, найдем друг друга, что бы ни случилось. Верю в эту нашу будущую встречу. Так до лучших дней и радостной встречи. Твой сын».
Позднее пришла прощальная открытка на Волгу, в Тетюши.
Годы один за другим канут в вечность. Останутся в далеких воспоминаниях семьи Мальцевых скованные морозом и ледяным ветром, утонувшие в снегу Тетюши, дни и ночи трепетного ожидания вестей от сына и брата, огонек надежды на встречу — все более бледный, все менее теплый. Но эта обыкновенная почтовая открытка сохранится такой, будто ее доставили вчера, лишь поблекнут чернила да пожелтеют от времени края. И станет она драгоценной реликвией не только для родных и друзей Валентина, но и для тех, кто его никогда не видал…
Зоя Романовна читала открытку сына вслух, улыбаясь сквозь слезы. Иринка слушала, устроившись на низенькой скамеечке, положив голову на колени матери. Ей казалось, что Валентин совсем рядом, где-то здесь в полумраке комнаты.
