Я с наслаждением потянулся и вздрогнул. Да, так и есть. Скоро половина шестого.
Вот-вот придет Кирыч.
Жизнь Кирыча — это череда ритуалов. Будильник звонит в 6.45, в 7.35 спускается в метро, в 8.00 уже просматривает котировки акций, в 12.33 начинает есть обед в столовой. Его возвращение ровно в двадцать шесть минут шестого — такое же незыблемое правило, как рюмка коньяку за полчаса до Нового года, или посещение могилы матери два раза в год — в день ее рождения и на родительский день.
— Чаю выпьем? — предложил Кирыч, и в этот день, как назло пришедший вовремя.
Он пересек комнату и засунул рубаху в коробку с грязным бельем.
Я потер глаза. Шесть часов за компьютером дали о себе знать — глаза слезились, будто я нанюхался лука. Что ж, тем лучше. Это лишь прибавит правдоподобия комедии, которую я намеревался разыграть.
— Знаешь, тут кошка соседская забежала, — начал я беспечным голосом. — Я ей «брысь», а она шмыгнула в кухню. Соседи, наверное, ее плохо кормят. Или бешеная. Хорошо хоть не укусила. Могла ведь.
Кирыч непонимающе уставился на меня. Кажется, я переоценил свои актерские способности. Молоть чепуху в пулеметном ритме по марусиному рецепту, я еще не научился. К тому же Кирыч натренирован на ложь, как бойцовские собаки на убийство.
— …Она заскочила на кухню, а на подоконнике твоя чашка стояла… — продолжил я, не зная куда девать глаза. — В общем, разбилась она, — сдался я. — Не кошка, конечно. Кошки ведь не бьются. Всегда на четыре лапы встают.
Глаза у Кирыча потемнели, из светло-голубых превратившись в темно-синие. С резвостью, неожиданной для его комплекции, Кирыч скакнул на кухню.
Пару секунд было тихо.
— Ненавижу! — сипло сказал он.
Хлопнула дверь и опять воцарилась тишина.
* * *
— Киря, открой! — сказал Марк.
Ответа не последовало.
Кирыч заперся в туалете четыре часа назад и на вопросы не отвечал. Монолог на тему «старым чашкам — собачья смерть, даешь — утилизацию отходов» высосал у меня все силы. Я сидел на табуретке и тупо смотрел на закрытую дверь.
Марк поглядел в замочную скважину и, видимо, не обнаружив признаков жизни, опять приставил губы к дырке.
— Открой, я писать хочу! — сказал он, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Пиво, выпитое в «Рыбе», давало о себе знать, а мое предложение использовать для этих нужд раковину на кухне Марк с возмущением отверг, потому что «негигиенично».
— Киря, мы не виноваты. Чашка все равно старая была, — прогудел Марк в скважину, как в трубу.
