Нога пробила картонную стенку и коробка жалобно звякнула.
— Я сегодня в «Доме» сервиз купил, — растерянно сказал Марк. — На 12 персон. Серия «Небеса».
Последующие изыскания показали всю силу моей ярости. От сервиза в живых осталась только одна чашка.
— Ты посмотри, — сказал Кирыч, вертя удароустойчивую утварь перед моими глазами. — Она одна не разбилась!
Чашка была большая. Без рисунка. Любимого марусиного цвета — истошно лазурного.
— Надо же?! Уцелела, — сказал Кирыч.
Он подошел ко мне примирительно ткнулся в мой лоб сухими губами.
Глаза заволокла пелена. Я завыл.
— Ой, бедные мы бедные, — в унисон запричитал Марк.
Слеза была большая, как жемчужина. Она застыла на щеке, словно раздумывая, то ли ей начать испаряться прямо здесь, то ли продолжить бороздить персиковую пудру.
— Девочки, как жить? — воскликнула Зинаида и промокнула влагу платочком с завитушкой «Z» в уголке.
За окном уже занималась заря, а мы все никак не могли привести в чувство суперзвезду ночной Москвы. Точнее, то, что от нее осталось. Белокурый парик съехал на затылок, под глазами — черные круги от туши.
— Зиночка, бедненькая, не плачь! — булькнул Марк, уже сам готовый забиться в истерике.
Он только что сбегал к шкафчику в ванной, где мы храним аспирин, пластыри, презервативы и прочие предметы первой медицинской необходимости, и теперь от него разило валерьянкой.
Зина вскрикнула раненой птицей. Ковбойский костюмчик с бахромой по рукавам лишь прибавлял ей сходства с пернатыми. Полоски замши со свистом резали воздух каждый раз, когда гостья воздевала руки к потолку, то ли грозясь, то ли упрекая.
— Тебя кто-то обидел, — сказал Кирыч.
Вид у него был боевой. Скажи Зина, что виноват Санта-Клаус, то, не сомневаюсь, Кирыч добрался бы до Лапландии и вытряхнул деда из малинового халата.
Глядя на этот гибрид «скорой помощи» и военного штаба, в который нежданно превратилась наша кухня, я вновь подумал о волшебной силе искусства.
В нашем доме только я знаю истинную цену зинкиным истерикам. Как фокусник упоенно играет с платками, шариками и шляпами, полными кроликов, так Зина может без конца перебирать эмоции: то разражаться рыданиями, то всхлипывать, то заливисто хохотать. Все эти заламывания рук и завывания означают лишь, что сегодня у нее выступление. Чтобы вечером во всем блеске предстать на сцене «Макаки», днем она разыгрывает шекспировские страсти перед друзьями. Оттачивает на нас, как на подопытных мышах, свое мастерство.
