В душевой капала вода, и освещение здесь было слабее, чем в коридоре. Зато и дверь, ведущая в цех, не закрыта…
Мысль, царапавшаяся в подсознании, наконец-то оформилась. Дверь в экранированную железом пристройку, где обретались спящие узники, была заперта изнутри. И внимание вертухая у той двери было направлено отнюдь не на "спальню" со стеллажами. Складывалось стойкое впечатление, что глиняшки опасались отнюдь не побега. А чего-то извне, способного покуситься на их рабов.
В цехе было совсем сумрачно, и в воздухе витала неясная опасность. Кстати, для чего тут жгут эти лампы? Если големы способны видеть в темноте, а узники по ночам пребывают в бессознательном состоянии в камере хранения…
В глубине цеха появился светлячок, и Алексей спрятался за ближайшим станком. Светлячок плыл в воздухе, приближался. Вот уже можно разглядеть детали…
Это было похоже на помесь медузы с золотой рыбкой-вуалехвостом. Красивое и ничуть не страшное. Округлое тело с гуляющими внутри огоньками, бледно светящиеся пышные плавники… а может, щупальца… И огромные, затягивающие, гипнотические глаза с круглыми, размером с чайное блюдце зрачками.
"Рыбка" вдруг разинула круглую пасть, усеянную острыми шипами до самой глотки, и ринулась на добычу. Последняя мысль мелькнула – какая боль…
И всё погасло.
Агиэль не только не преувеличил, но, пожалуй, даже и преуменьшил, когда утверждал, что "тут же все женщины так ходят". Во всяком случае, наряды многих прохожих были ещё фривольнее, чем Маринино платьице, и взгляд то и дело натыкался на откровенно обнажённые груди.
Здешний город, как ни странно, всё ещё носил название Москва, однако уже не имел с той, Энроф-Москвой почти ничего общего, кроме географии. Александровский сад, носивший здесь название Слезинка, был больше похож на ботанический – столько всевозможных экзотических растений и цветов в нём произрастало. Даже местный Кремль сохранил лишь общую планировку на местности. Однако белоснежные стены его были заметно выше и лишены зубцов – вместо них по верху тянулась прогулочная галерея, огороженная поручнями, увитыми какими-то потрясающей красоты и величины цветами. Ещё более непохожи были башни, словно взлетающие ввысь. И вместо багровых люциферовых звёзд на шпилях сияли чистым золотом маленькие солнечные шары…
Зато храм Василия Блаженного был точь-в-точь такой же. Ну разве что краски сияли ярче.
А невдалеке, на месте бассейна "Москва", стоял незыблемо могучий храм. Тот самый, давно взорванный в Энрофе. Но и на нём вместо крестов, символов страданий, так же, как и на кремлёвских шпилях, сияли маленькие золотые солнца. Город Солнца – вот он каков…
