. Но и обратно: при смене острого персонализма пророков на пантеизм и Бог перестал замечаться, если смотреть со стороны словесной эквилибристики: в каббалистике «Эн-соф имеет свою подлинную оригинальность как абсолютизация социального, безлично-социального бытия. трансцендентность здесь не пустое становление Индии, не числовое оформление неоплатоников, не абсолютная личность Ареопагитик и Николая Кузанского, не мистическое Я Экгарта и не трансцедентальное Я Канта и Фихте и не индивидуальное безличие Фихте, Шеллинга и Гегеля. Это есть апофеоз социального безличия, абсолютность человечества, взятого в виде вне-личного состояния. Да и самое наименование Эн-Соф, „Не-нечто“, говорить о некоем активном нигилизме в отношении личности, в то время как прочие апофатики говорят или просто о Ничто, или, как, например, Николай Кузанский, о „Неином“. „Неиное“ Кузанского хочет именно спасти и утвердить индивидуальность, „Не-нечто“ же Каббалы как раз хочет ее уничтожить»
[164].
Это мнение Лосева мне казалось слишком преувеличенным — покая я не встретил слова Штайнзальца: «Самоотречение перед лицом Бога, отказ от своей отдельности — не теоретическая концепция, а практический принцип в хасидизме, особенно в направлении хабад. В шутку рассказывают историю об одном хасиде. После вдохновенного урока по хасидизму он задумчиво бродил недалеко от замка польского аристократа. Часовой окликнул его: „Кто идет?“. Все еще под впечатлением выученного, хасид ответил: „Я иду“. Когда же часовой захотел узнать, кто это „я“, хасид сказал: „Пустота и ничто идет“. „Кто-Кто?!“ — переспросил озадаченный солдат. По этому поводу хасид подумал: „Похоже, этот парень признает, что что-то или кто-то остается; мое самоотрицание не было еще полным“. И он ответил: „Никто не идет. О ничто и пустоте нельзя сказать, что оно идет“»[165].
Пророки перед лицом Бога древнего Израиля ощущали себя иначе: «Вот я, пошли меня» (Ис. 6, 8).
Другая получилась религия…[166] А, значит, и с точки зрения христианства современный иудаизм — не наш отец, учитель или старший брат, а религиозный мутант (конечно, и мы с иудейской точки зрения тоже — мутанты)[167].
Христианство разомкнуло отношения Израиля и Бога, включив в них остальные народы. И потому одной из первых тем христианского богословия стала… защита Израиля. «Церковь Божия, избегая крайностей и тех и других (иудеев и гностиков) идет средним путем — и не соглашается подчиниться игу закона, и не допускает хулить его и по прекращении его за то, что он был полезен в свое время» (свт. Иоанн Златоуст)
