— Будь вся седая, шарф бы смотрелся ярче, — поведала Варвара своему отражению.
Татьяна расслабленно улыбалась, радуясь, что угодила подарком. Мать не любила платки, как и не любила вещи, случайно встреченные на ком-то еще. Все у нее должно быть особенным, только для нее созданным. Ажурный шарф ручной работы благородно оттенял все еще не потухшие глаза Варвары…
— По погоде посмотрим. Вот подсохнет, и поедем, помянем нашего Николая, — Татьяна уютно пристроилась на диване, и ей совсем не хотелось на кладбище. — Я на кладбище с похорон не была, боюсь, заблудимся без Любы… Мам, ты в Омске сказала, где найти тебя можно? Как некому сказать? Ну хорошо, что хоть мой телефон у соседки есть. Как зачем? Да хоть из собеса или еще откуда придут. Тебе что, и пенсия уже не нужна?
— Захотят — найдут. Я уже и регистрацию оформила. Так что считай меня подмосквичкой.
— Кем, кем?
— Подмосквичкой. Ну, не из Москвы, а из Подмосковья.
Четыре березы одинаковой высоты окружали могилу с четырех сторон света. Они исправно сторожили покой Николая, давая прохладу в жаркие дни и укрывая от ветра в осенние. Жаркие дни бывали в середине июля, когда память вела на кладбище в день рождения Николая близких ему людей. Осенние дни тоже вспоминались, потому что именно осенью простился Николай с этой жизнью.
Облокотившись на ограду, Варвара осмотрела крест, на который они с Татьяной повесили купленный у входа веночек, и удовлетворенно перевела взгляд на соседний участок. Там было тесно — покоились двое, и, судя по надписям, муж и жена. Муж пережил жену всего на год. «Да, не живут мужики без надзора. Набалованная порода. А жены торопиться не любят. Возьми Любу, — за гостями да за картами ей не то что печалиться, вспомнить о муже иной раз некогда», — Варвара устыдилась своих мыслей, вспомнив, что сама не знает, как бы себя вела, стань вдовой после полувекового брака.
— Не мне судить, — произнесла она вслух.
— О чем ты, мама? — Татьяна выложила на скамейку бутерброды, разлила в пластиковые стаканчики стограммовый шкалик. — Так помянем, что ли?
Березы качнули ветками, и редкое в этом году солнышко высветило незамысловатую трапезу за помин души.
Позже, подъезжая на электричке к вокзалу, Татьяна через вагонное окно заметила двух мужчин. Уже на платформе, проходя мимо, она ненароком обернулась, и — словно острый коготок процарапал что-то внутри.
Ох, Татьяна, Татьяна. Оторвись от своей ненаглядной персоны и посмотри вокруг. Что повело тебя к моему погосту? Нет, не зов души. Это Варвара. И если мать твоя уже сподобилась на что-то толковое, то и ты, надо думать, сподобишься. А на внука своего посмотри пристальнее. Вдруг узнаешь, или сердцем почуешь. А я помогу. Уже помогаю.
