Фомичев постоял, подумал и, хлебнув для храбрости из фляги, опустился на колени, спиной к Тихону Спиридоновичу.
— Давай, браток, устраивайся.
— Не надо, — сказал Тихон Спиридонович. — Ты иди. Ты меня оставь.
— А командир что скажет? — рассердился Фомичев. — А ребята? Скажут, раненого товарища бросил. Давай, Тихон, садись, не томи душу.
Тащить на себе пятипудовый груз — это и для здорового человека работа нелегкая. У Фомичева остро щемило в груди, мутилось в глазах, дышал он трудно — с хрипящим надсадом и свистом. Вначале он решил отдыхать по десяти минут после каждого километра, но на первом же километре уходился так, что лежал пластом полчаса.
Тихон Спиридонович пожалел товарища, вызвался идти дальше сам, но очень скоро опять изнемог. Опять Фомичеву пришлось взваливать его на спину, а ноги тряслись, разъезжались, кровь подкатывала к вискам густыми, тяжелыми волнами. Тогда понял Фомичев, что дотащить Тихона Спиридоновича ему не под силу, надо что-то придумывать. А что придумаешь, если в степи пусто и некого позвать на подмогу?
К вечеру низкое солнце позолотило степь, еще шире распахнув ее на все стороны. Фомичев прикинул: километра четыре прошли, не больше.
Задыхаясь, Фомичев присел, осторожно опустив Тихона Спиридоновича на землю. Ногам и плечам сразу стало легко, воздух свободно, свежо хлынул в грудь.
— Плохи наши дела. Слышишь, Тихон Спиридонович?
— Слышу.
— Удивительное дело — и крови потерял я немного, а слабость такая, что совсем одолела… Не донесу я тебя, Тихон, силы не хватает.
Тихон Спиридонович молчал, лежа на боку, уткнувшись лицом в сгиб локтя.
— Вдвоем нам здесь, в степи, оставаться нет никакого расчета, — сказал Фомичев.
— Я же говорил, — глухо, в землю, отозвался Тихон Спиридонович. — Я там еще говорил.
— Понадеялся я на себя, да ошибся малость. Главное дело — ранение, а то бы я вмиг домчал.
«Ну что же, — подумал Тихон Спиридонович, слыша голос Фомичева неясно, словно сквозь ватное одеяло. — Пусть так… Все равно!..»
Если бы Фомичев мог проникнуть в мысли Тихона Спиридоновича, то, конечно, ни за что не оставил бы его и степи. Но Фомичев был человек простой — что думал, то и говорил, и так же прямо понимал чужие слова, не стараясь разглядеть в их глубине скрытого смысла.
— Здесь место хорошее, — говорил Фомичев. — В кустарнике никто не увидит. Да и ночь скоро. Очень хорошее место.
— Да, хорошее… — повторил Тихон Спиридонович. — Очень хорошее место…
— Один я мигом дойду, — продолжал Фомичев. — Доложу командиру, возьму бойцов и с носилками — обратно. Не бойсь, не помрешь за ночь-то!
