— Так я и думал, что в моем отряде подобрались настоящие люди! — сказал Никулин. — Спасибо, товарищи! Примем клятву верности. Повторяйте за мной: «Я, боец отдельного морского отряда, клянусь перед Родиной драться с фашистами за свою родную землю до последнего вздоха!».
Строй ответил сдержанным слитным гулом:
— «…до последнего вздоха!..»
— «Если изменю своим товарищам, своей Родине, то да покарает меня смертью рука советского правосудия!»
— «…рука советского правосудия!» — грозно и предостерегающе, с торжественной силой отозвался строй.
Разбив отряд на подразделения, Никулин назначил командиров. Фомичев, Жуков, Папаша, Крылов и Харченко получили по взводу. Командирами отделений стали другие моряки.
Письмо подписывали по старшинству. Первым подписал сам Никулин, за ним — командиры взводов, отделений и, наконец, рядовые бойцы, начиная с правого фланга. Маруся Крюкова — вечная левофланговая — подписалась последней.
— Ну как, Маруся, не раздумала? — спросил Никулин. — А то, может быть, другого человека пошлем, а ты останешься пока в селе, подождешь наших?
— Нет, не раздумала, товарищ командир. Раз уж вы меня в бой не берете, то я хоть письмо понесу.
— Опасное дело, Маруся. Через немецкие линии придется идти.
— Я знаю.
— Пройдешь?
— Думаю, пройду, товарищ командир.
— Держи, Маруся! — Никулин протянул ей письмо. — Держи и помни — в этом письме наш боевой рапорт… Всяко бывает, может быть, погибнем все до единого, и тогда никто знать ничего не будет о наших делах. Пропали куда-то люди; подумают еще, чего доброго, что мы немцам в плен сдались. Мы тебе, Маруся, нашу воинскую честь доверяем.
— Я сберегу, товарищ командир.
— Будь осторожна. А если случится беда, попадешься, тогда надо держаться…
— Не сомневайтесь, товарищ командир. Я клятву принимала: «до последнего вздоха!..».
— Верю! Ну, прощай, Маруся! — Он крепко тряхнул ее руку. — Скоро увидимся…
— Обязательно увидимся, товарищ командир.
Моряки сердечно провожали свою боевую подругу. Все говорили ей: «Не скучай, Маруся, скоро увидимся», а она отвечала всем: «Увидимся обязательно!».
Тихон Спиридонович задержался около Маруси. Он был смущен, расстроен, фуражка его съехала на затылок, сырой холодный ветер шевелил выбившуюся на лоб рыжую прядь.
— Вот и пришлось нам расстаться, Маруся… А поговорить о самом главном я так и не успел с вами.
Он заглянул ей в глаза. Она все поняла и слегка покраснела. Коснувшись ее локтя, он повторил со вздохом:
— Не успел… Да и не посмел, признаться…
