На осколках бутылок, мокрых окурках и мелких камнях,
Раздирающих колени в кровь и рвущих колготки,
С потекшей тушью и подбородком, измазанным в слюнях,
Она измеряла глубину своей сахарной глотки.
А этот ублюдок держал ее за затылок и громко мычал,
Иногда хватая за волосы и пытаясь насадить поглубже,
Он был в говно пьяный и уже минут сорок не кончал,
Но уж лучше пустить кого–то в свою глотку, чем в душу.
И пусть в свои семнадцать лет — она социумная грязь,
Это лучше, чем страдать импотенцией личности и быть моральным калекой,
Неизвестно, кто тут продажная проститутка и мразь:
Она или офисный червь, живущий кредитами и ипотекой.
Все ее поколение, дружно взявшись за руки, танцевало макабр,
Они все скоро сдохнут, сгниют через три или четыре года,
Покрывшись струпьями дипломов, карьер и фешенебельных камер,
Корпоративного духа, социальных ячеек: свадеб, беременностей, разводов.
Лучше уж захлебнуться в сперме, делая в подворотне минет,
Сдохнуть от передоза героином, смешанным с порошком «Дося»,
В пьяной поножовщине схватить плотью чей–то стилет,
Чем проживать по схеме: осень–зима–весна–лето и снова осень.
Она думала об этом, чувствуя подступающий к горлу паралич,
Об этом и о том, сколько еще сможет проглотить этой ночью,
О том, что ей давно пора бы сходить провериться на СПИД/ВИЧ,
И тут этот пьяный выблядок наконец–то кончил.
