Наутро, ни свет ни заря, я опять приехала к ее дому, но вела себя более осмотрительно. Машину припарковала в соседнем переулке и затаилась за углом, под защитой фонарного столба. Примерно через час я увидела, как она выходит из дома. Эльжбета была одета во все черное, платок, туго завязанный под подбородком, тоже был черным, на лице были такие же очки. Эти очки мне были уже знакомы. Сохраняя дистанцию, я ринулась за ней и с удивлением проследила, как она вошла в костел. Переждав немного, я тоже зашла в костел. Спустя какое-то время, поискав ее глазами, заметила, что она стоит возле исповедальни. Неужели пришла на исповедь? В голове сами собой всплыли слова: «Всю жизнь грешила, мой отец. Была великой блудницей, лгала, много лет была актрисой и всех прельщала…» Я была чуть ли не в полной уверенности, что в тот момент она произносила именно эти слова. Ну конечно, не явилась на премьеру, потому что ей это стало не нужно. У нее был свой театр, а со Зрителем в этом театре не шла ни в какое сравнение вся публика целого мира… Я смотрела, как она причащается, молится, потом встает с колен и идет к выходу. Из костела я выскочила первой и стояла на площади чуть в отдалении. Площадь была пустынна, она не могла меня не заметить. Эльжбета чуть помедлила на верхней ступеньке.
– Ты все никак не оставишь меня в покое? – враждебно спросила она.
Я молча покрутила головой. Эльжбета спустилась и зашагала по тротуару. Я засеменила рядом с ней.
– Тебе обязательно надо знать, почему я не пришла на премьеру?
– Уже нет, – коротко бросила я.
Она повернула ко мне голову, но ее глаз мне не было видно – их скрывали очки.
– Чего же ты хочешь от меня?
– Произошло что-то такое… Я утратила способность играть… Мне трудно выстраивать новую роль, потому что я не сыграла Арманду с тобой… Она не дает мне покоя…
– Да ведь премьера состоялась.
– Только я в ней не участвовала.
– Как это?
– Прочитала свой текст, и все. Но роль не сыграла. И… боюсь соглашаться на новую. Играю в повторных спектаклях и умираю от страха перед новой ролью… Об этом пока еще никто не знает… кроме меня и – теперь – тебя…
Она снова посмотрела на меня, и я опять не увидела ее глаз.
– Кто копает яму другому, сам в нее попадет, – сурово сказала она.
– Никому я не собиралась копать яму.
– Неужели? Ты в этом уверена? Ну да, заявилась ко мне по доброте душевной, а я по доброте душевной тебя приняла?
Она ускорила шаг, а я, стараясь не отстать, чуть ли не бежала за ней.
