– Вот построим дом, тогда купим… – сказал Зигмунд, когда мы выходили из магазина.
В другой комнате, служившей Дареку рабочим кабинетом, разумеется, стоял компьютер, были еще книжные шкафы, стол со стульями и кресло с торшером для чтения. На стене, ближе к прихожей, висел постер с Тадеушем Лонцким. Не знаю, было ли это случайное стечение обстоятельств, но под плакатом горела свечка. Дарек перехватил мой взгляд.
– Зажигаю свечки, потому что не переношу табачного дыма, – сказал он, – у меня недавно был приятель в гостях и страшно накурил.
– Но свечку ты так и не затушил.
– Ну, не затушил, – признался он, немного смутившись.
Он поставил ее в память об актере. Этот рационалист и циник поставил свечку в знак траура. Меня это тронуло.
– У тебя ко мне дело? – напрямик спросил он. Было видно, что он внутренне напрягся из-за того, что я застала его с этой свечкой.
– Мне просто интересно, как ты живешь. Что у тебя нового? Эта смерть… мы с Зигмундом так переживаем. Зигмунд очень ценил Лонцкого.
– Теперь он, наверно, обрадовался, что остался один на площадке.
«И зачем я сюда пришла? – вдруг подумала я. – Два раза в одну и ту же реку не входят».
Наш городок, мои школьные годы, те времена, в которые нас связывала с Дареком дружба, казались теперь такими далекими, нереальными. Даже то время, когда мы жили с ним под одной крышей. Моя мама любила Дарека и была страшно расстроена, когда его заменил Зигмунд:
– Если бы ты вышла замуж за Дарека, я была бы спокойна за тебя. Он приличный парень.
– Зигмунд тоже приличный человек, – отрезала я.
– Оля! Побойся бога, он старше меня на три года, что уж говорить о тебе!
Бедная мама, в тот момент она рассуждала как заурядная бухгалтерша. Мой профессиональный выбор с самого начала ее беспокоил.
– Оля, ну скажи, сколько их, этих знаменитых актеров? – говорила она. – Пара-тройка, а остальные перебиваются кое-как.
– Ну, дай мне хоть попытаться, мама. Вдруг получится?
Мама только качала головой. Мой дебют в «Трех сестрах» стал для нее настоящим потрясением. Она взяла отпуск за свой счет, приехала в Варшаву и ходила на каждое представление. Поселилась в моей квартире, а Дарек на это время перебрался к другу в общежитие.
– Я узнаю тебя и не узнаю одновременно. Знаю, что это ты на сцене, но кажется, как будто это какая-то другая женщина, незнакомая.
– Потому что это не я, мама! Это Ирина!
– Ирина, – неуверенно повторила за мной мама.
Маму я очень любила, но понимания между нами не было. Мама считала, что женщина должна иметь нормальный дом, мужа, детей, семью. У нее всего этого не было – муж оставил ее, когда я была еще совсем маленькой. Поэтому так сильно она желала, чтобы у меня была семья. А в моей нынешней жизни, по ее мнению, все было плохо – ни профессии толковой, ни приличного мужа.
