Интересно, что сам Есенин, побывавший в США, увидел там не только небоскребы: его статья об Америке называется «Железный Миргород». Этот Миргород и из России никуда не делся — что и есть поэзия. Сейчас происходит очередная попытка вытравить ее из России — искоренить старосветских помещиков. Есенин пережил коммунистические паровозы — переживет ли он гламур?
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/409762.html
* * *
[Павел Флоренский. Православие как путь спасения]
В русский культурный канон, в классику русского культурного сознания прочно вошел отец Павел Флоренский. Его реставрация в качестве духовного авторитета была даже не реставрацией, не пресловутой «реабилитацией», а чуть ли не в подлинном смысле слова воскрешением мыслителя, расстрелянного советской властью. Отец Павел — самая трагическая фигура русского культурного ренессанса — блестящей эпохи начала XX-го, «серебряного» века. Этому можно только радоваться: русская культура стала богаче и, так сказать, извилистее с возвращением этого мыслителя. Своеобразие отца Павла и его философии было в их ренессансной энциклопедичности, в многообразии интересов и знаний Флоренского. Ему очень высокую оценку дают нынешние ученые, особенно физики. Некоторые из самых смелых его гипотез нашли подтверждение в современной экспериментальной науке. В двух словах важнейшее из Флоренского: он сумел представить собственную философию христианизированного платонизма едва ли не моделью авангардистского научного знания. Современная физика восстановила главную идею Платона — о сплошной, тотальной одухотворенности и целостной организованности бытия, грубо говоря, подтвердила истину идеализма, которая у Флоренского была модифицирована в его так называемой конкретной метафизике. Можно дать такую упрощенную иллюстрацию к этой теме. Ученые говорят, что в физическом эксперименте необходимо учитывать присутствие наблюдателя, становящегося интегральной частью исследуемой картины. Возведем это в онтологический масштаб — и тогда получится, что само бытие в его целостности возможно лишь в присутствии универсального наблюдателя — то есть мирового сознания, то есть Бога. Флоренский, вообще вся русская школа так называемой метафизики всеединства — от Владимира Соловьева до Лосева — реставрировали эту истину платонизма, находящую ныне экспериментальное подтверждение.
Но в наследии Флоренского была одна особенность, которая избыточно обостряет восприятие его духовного наследства: он был священником. И как всегда сегодня в таких случаях, началась активизация православных кругов, претендующих на звание единственно правомочных хранителей наследства философа. Его стараются представить если не ортодоксальным православным философом, то образцом православной духовности, более того — столпом некоего гиперкультурного консерватизма. Вокруг отца Павла начинается разлитие елея, деревянненького маслица, как сказал бы Иудушка Головлев. Этому нужно решительно противостать. Флоренский был и всю свою жизнь оставался выразительнейшим воплощением культурной атмосферы серебряного века — времени очень двойственного, прельстительного — в церковном смысле прелести как соблазна — и, попросту говоря, двусмысленного. Интересно, что в этом качестве церковной ортодоксии не приняли Флоренского сами современники, усмотревшие в его форсированном православии искусственность, эстетическую игру, стилизацию. Бердяев так и назвал статью о Флоренском — «Стилизованное православие». Церковности Флоренского не поверили, увидели в ней маскарад.
