А вот что он писал в 1918 году, во втором сборнике «Скифов», в программной статье под названием «Две России»:
Всемирность русской революции — вот что пророчески предвидят народные поэты, и в этом их последняя, глубокая радость, в этом их вера в новое воскресение распинаемой правды, вера в то, что за черным ненастьем светит солнце, Господне Око…
Борьба бескрылых с крылатыми — история мира, история человечества, история революции. И этой борьбой разделены мы все теперь несоединимо. Два стана, два завета, две правды, две России.
Стихийный порыв русского народа, несущий миру новую правду, — вот миф скифства. Отсюда их приятие Октября, известная позиция Блока. Скифы считали, что революция в ее мировом размахе кончилась с Брестским миром — началась политика и прочие низины. Большевики посчитали скифов левыми эсерами и однажды их скопом арестовали. Правда, скоро выпустили, и Блок дальнейшим репрессиям не подвергался — просто умер, задохнувшись в затхлом воздухе мировой пошлости, который не смогла развеять революция; это как раз Иванов-Разумник о нем и сказал.
Сам же Разумник Васильевич Иванов при большевиках сидел бессчетно, но во время войны уехал с немцами из Детского Села и даже успел в лагере перемещенных лиц выпустить мемуарную книгу «Тюрьмы и ссылки».
Так и неясно, кем его считать — европейцем или скифом.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/412919.html
* * *
[Русский европеец Сергей Есенин] - [Радио Свобода © 2013]
Сергея Александровича Есенина (1895— 1925) причислять к русским европейцам можно хотя бы в том смысле, что он воспринял литературную форму, созданную европейской традицией в России. Его крестьянское происхождение придавало этому обстоятельству новую, почти не бывалую в России оригинальность. В его лице европейская культура проникала в самую толщу коренного русского населения. Предшественников у него не было, — Кольцова трудно называть среди них, потому что Кольцов писал народным ладом. У Есенина были не предшественники, а современники — и разве что старшие: это, конечно, Николай Клюев. Поэтому слова о нем Пастернака нужно принимать не полностью — такую характеристику в автобиографии «Люди и положения»:
Со времени Кольцова земля русская не производила ничего более коренного, естественного, уместного и родового, чем Сергей Есенин, подарив его времени с бесконечною свободой и не отяжелив подарка стопудовой народнической старательностью. Вместе с тем Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовем высшим моцартовским началом, моцартовской стихией.
