Заболоцкого стали, как сейчас говорят, гнобить в 1933 году, когда он опубликовал в питерской «Звезде» поэму «Торжество земледелия». Сочли ее злой сатирой на колхозное строительство, кулацкой вылазкой, антисоветским юродством. Действительно, было чем удивиться: коровы и ослы у Заболоцкого строили социализм и «приходили к сознанию». Говорит некий Солдат — коллективизатор деревни:
Коровы, мне приснился сон.
Я спал, овчиною закутан,
И вдруг открылся небосклон
С большим животным институтом.
Там жизнь была всегда здорова
И посреди большого зданья
Стояла стройная корова
В венце неполного сознанья.
Богиня сыра, молока,
Главой касаясь потолка,
Стыдливо кутала сорочку
И груди вкладывала в бочку.
И десять струй с тяжелым треском
В холодный падали металл,
И приготовленный к поездкам
Бидон, как музыка, играл.
И озаренная корова,
Сжимая руки на груди,
Стояла так, на все готова,
Дабы к сознанию идти.
Больше всего это похоже на фильм Эйзенштейна «Старое и новое» с его апофеозом молочного сепаратора, вместо быка, заливающего колхозницу обильными струями, потоками белой благодати.
Это не клевета на социалистическое строительство — это поэзия, искусство, не терпящее прямоговорения. Поэтический мир Заболоцкого — синтез архаики во вкусе шестнадцатого, что ли, века, что-то от Линнея и Левенгука, в соединении с безумным максимализмом новой социалистической утопии. Построить социализм — значит, решить загадку бытия, соединить в одном гармоническом союзе живое и неживое, темное и умное, животных и человека — тотальное преображения бытия. Этот утопизм у Заболоцкого — отчасти от Циолковского, гностического фантазера, автора брошюр типа «Человек-растение», и от учителя Циолковского — безумного Федорова, требовавшего воскрешения мертвых отцов. А в плане поэтики — Хлебников, конечно: то же соединение техноутопии и буколики:
Построив из земли катушку,
Где только проволока грез,
Ты славишь милую пастушку
У ручейка и у стрекоз.
Потом эти грезы отпали, Заболоцкий заговорил как бы протрезвев, очнувшись от фантастического сна:
Я не ищу гармонии в природе.
Разумной соразмерности начал
Ни в недрах скал, ни в ясном небосводе
Я до сих пор, увы, не различал.
Или:
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства ее.
Поэтическое безумие если не исчезло, то смягчилось, ушло на второй план, в подтекст. На смену авангардистской фантазии пришла старинная вера: волы и ослы Заболоцкого теперь не строят социализм, а собираются у крестильной купели, отразившей в себе звезду. Таково стихотворение 1938 года «Лесное озеро»:
