В Сену.
И сквозь волны видел парня,
Яростно листавшего Плутарха,
Чтоб найти у римлян ту Республику,
Ту же самую Республику,
Как в неведомом,
Невиданном, неслыханном,
Как в невообразимом Харькове.
Здесь весь Слуцкий как на ладони, или, употребим слово, более ему подходящее, как на схеме: советская реальность делается призрачной, а призраки реальными, история коммунизма отдаляется в невообразимую даль. Она делается уютной, как толстый том о Риме, читаемый подростком на семейном диване. Тридцать седьмой год Слуцкий превратил в девяносто третий — в роман Гюго.
Но это стало возможным потому, что советская история, в сущности, кончилась уже к середине пятидесятых годов. Строго говоря, она кончилась даже раньше — в войну. Слуцкий — фронтовик, написавший о войне массу стихов, но и война у него несколько анахронична: не Великая Отечественная, а, скорее, прошедшая под знаменами Коминтерна. И опять же: тут не идеология, а потребный искусству семантический сдвиг.
Самое знаменитое стихотворение Слуцкого — «Лошади в океане». И хотя они тонут потому, что подорвался на мине транспорт с иностранным именем «Глория», — лошади эти из Первой конной.
Малоизвестность, непопулярность Слуцкого неслучайна, она связана с его неординарной тонкостью. Говоря его же словами, судьбы — общие, а слава — личная. Судьба его поэзии зависит от того, как долго будет длиться в России отталкивание от советской эпохи ее истории. Сейчас, во всяком случае, ему не грозит популярность у тех ветеранов, что продолжают ходить на демонстрации с портретами Сталина. Для них он слишком тонок, слишком художник — не комиссар и не политрук. Он для эстетов комиссар и политрук — художественный их образ, эстетическая сублимация этих ликов коммунистической истории. Простота, прозаичность, схематичность, газетность, почти примитивность Слуцкого — мнимые, это искусно организованный прием. Слуцкий — поэт не для ветеранов, а для Бродского (влияние его на Бродского неоспоримо). Он не для митингов, а для камерного чтения. Но в отдаленной перспективе, когда трагическая советская история станет всего лишь виньеткой на полях исторических книг, Слуцкий и будет этой самой виньеткой — деталью советского архитектурного ордера. Он сохранится как одна из колонн рухнувшего здания. А развалины — это и есть классика.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/419149.html
* * *
[Русский европеец Николай Заболоцкий] - [Радио Свобода © 2013]
