Старая Кошка лежит передо мной на столе и глядит сквозь меня. Тогда, неделю спустя после исчезновения Тигра, она забралась в шкаф и с громкими стонами родила четверых мертвых котят. Я их забрала и похоронила на поляне, засыпав землей и снегом. Это были двое крошечных, прелестной расцветки полосатых, и двое рыжих котят. Они были само совершенство от ушек до кончиков хвостов, а вот выжить не смогли. Старая Кошка так расхворалась, что я боялась потерять и ее. Поднялась температура, она ничего не ела и все тихо мяукала, словно от боли. Что с ней было, не знаю до сих пор, даже не представляю. Много дней она могла только слизывать молоко у меня с пальцев. Шерстка поблекла и спуталась, склеились глаза. И каждую ночь она выбиралась на улицу, а через несколько минут, мяукая, с трудом возвращалась. Ни за что не напачкала бы в комнате или на подстилке. Я делала для нее, что могла: поила ромашкой и давала маленькие кусочки аспирина, она глотала только потому, что была слишком слаба, чтобы их выплюнуть. Только тогда я заметила, что Кошка стала частью моей новой жизни. Со времени тяжелой болезни она, кажется, сильнее привязалась ко мне, чем прежде. Через неделю она начала есть, а еще через четыре дня зажила по-прежнему. Но что-то с ней было не так. Часами сидела, не трогаясь с места, а если я ее гладила, тихо мяукала и тыкалась носом мне в ладошку. У нее не было сил даже шипеть на Лукса, если тот любопытно ее обнюхивал. Она только покорно закрывала глаза и опускала голову. Во время болезни от нее очень странно пахло — остро, чуть горьковато. Прошло три недели, прежде чем прошел этот запах болезни. Потом, однако, она быстро поправилась и шерстка на ней снова стала блестящей и густой.
Не успела поправиться Кошка, как болезнь свалила меня. Я два дня таскала сено из ущелья, вернулась измотанная и насквозь пропотевшая. И только войдя в дом из хлева и собравшись переодеться, заметила, что озябла и вся дрожу. Печка погасла, пришлось растапливать. Я выпила горячего молока, но лучше не стало. Стучали зубы, я с трудом удерживала чашку. Сообразила, что разболелась серьезно, но страшно развеселилась при этой мысли и громко расхохоталась. Подошел Лукс и в виде предостережения толкнул меня головой. А мне было не остановиться, я хохотала неестественно громко и долго. Однако в глубине меня таилось очень холодное и ясное сознание, оно наблюдало за происходящим. А я послушно выполняла все, что оно велело. Накормила Лукса и Кошку, подбросила дров в печку и легла. Но перед этим приняла жаропонижающее и выпила стакан коньяку из запасов Гуго. У меня был сильный жар, я беспокойно металась. Слышала какие-то голоса, видела какие-то лица, кто-то тянул с меня одеяло. Иногда шум стихал, тогда я различала темноту, чувствовала, как шевелится возле кровати Лукс. Он не ушел под печку, а наконец улегся, как мне когда-то хотелось, на Луизиной овечьей шкуре. Я страшно волновалась за зверей и плакала от беспомощности.
