- Фу! - Ульбер Ту-Лак, попробовал отодрать от себя вцепившиеся пальцы. - Ты бы хоть руки иногда мыл.
От неожиданности Ккерон замер и взглянул на свои пальцы. Пожелтевшие от постоянного курения, с въевшейся копотью, с неровно обломанными ногтями и слегка пошелушившейся кожей, они действительно производили неприятное впечатление.
- Знаешь, я мог бы тебя простить, будь ты просто недоумком, но ведь ты еще и не желаешь в этом признаваться. - Ульбер Ту-Лак даже не глядел на него, сосредоточенно рассматривая ногти.
Тут его взгляд упал на арену, о которой он как-то и подзабыл. Гладиаторы уже вовсе перестали пытаться покалечить друг друга. Они просто стояли в центре арены, стараясь спрятаться от невыносимого жара. С такого расстояния сложно было рассмотреть их детально, но только что алевшая кровь застыла коричневой коркой, а сами бойцы прибрели ярко розовый цвет, говоривший, что их кожа сильно обожжена. Его Светлость ткнул пальцем в панель, выключая огненную завесу.
- Потом подумаю, что с ними сделать. Но зажаривать их это... - он немного замялся, - глупо как-то.
- Ваша Светлость! - снова заскулил Ккерон, норовя схватить руку Его Светлости и поцеловать ее. - Я исправлюсь! Завтра, завтра же я...
- Вызывали? - в дверь просунулась квадратная физиономия.
- А, Пронтор, очень вовремя! - толстяк повернулся к Ккерону. - Учись быть исполнительным.
Тот лишь согласно и радостно кивнул, бросившись опять целовать руки.
- Ой, прости, - Ульбер Ту-Лак, брезгливо спрятал руки за спину, - тебе уже поздно чему-либо учиться.
- Завтра, завтра... - как заведенный повторял Ккерон.
- Нет уж, сегодня, - отрезал толстяк. - Пронтор, отправь его на арену.
- Нет! - взвизгнул Ккерон и сильнее уцепился за ноги Его Милости.
- Фу! - произнес свое любимое слово толстяк и закатил поросячьи глазки.
- Не мешай Его Светлости, - Пронтор отодрал бедолагу и поволок его прочь.
- И пусти к нему парочку пиреганских червей.
Послышался протестующий, наполненный ужасом вопль Ккерона. Пиреганские черви - самые отвратительные хищники, каких только можно было приспособить для арены. Длинной примерно с человека и в руку толщиной, он пожирали свои жертвы изнутри, забираясь туда через любые возможные отверстия. От этой извивающейся стремительной смерти практически не было спасения. Ккерон уже чувствовал как тысячи игл-зубов, впиваются в его внутренности. Еще никому на его памяти не удалось справиться с ними, но в то же время, каждый боролся до последнего, столь глубокий ужас и отвращение они вызывали одним своим видом.
