Я.С. Гурович счел даже необходимым в своей речи предупредить еще раз публику о том же, указав, между прочим, в своем выступлении, что он просит и надеется на то, что все — и враги, и друзья — его выслушают со вниманием и, главное, в должном спокойствии. «Не забывайте, — прибавил он, — что я говорю от лица человека, который, может быть, обречен на смерть, а слова умирающего должны быть выслушиваемы в благоговейной тишине».
Но столь долго и насильно сдерживаемое настроение публики, все-таки прорвалось, и этот момент совпал с окончанием речи Я.С. Гуровича, которая была покрыта долго не смолкавшими аплодисментами. Трибунал заволновался, хотел было «принять меры», но оказалось, что в аплодисментах приняли живейшее участие… многочисленные коммунисты, занявшие часть зала. Столь неожиданный состав аплодировавших объясняется тем, что рядовые, «массовые», коммунисты не приветствовали данный процесс и, как выяснилось впоследствии, довольно откровенно выражали свое возмущение по этому поводу.
Не лишено также интереса отношение трибунала к речи защитника. Следует признать, что во время речи трибунал держал себя внешне корректно. Я.С. Гурович не был ни разу прерван (его объяснения в защиту митрополита заняли свыше шести часов). Очевидно было даже, что трибунал слушает защитника с полным вниманием. Чем объясняется такое отношение трибунала, — заранее ли принятым решением предоставить защитнику полную свободу объяснений, или же неожиданностью высказанной суровой правды, которую вряд ли часто приходилось слышать советским трибуналам, — судить не беремся. Публике даже казалось, что во время речи защитника трибунал иногда как будто проявлял признаки сочувственного волнения. Это не невозможно. Из живых людей все-таки очень трудно сделать совершенных манекенов, как ни старались большевики. В конце концов, члены трибунала сотворили, конечно, волю пославших их, но быть может, не без некоторой горечи в душе.
Судебные прения окончились. Очередь — за последним словом подсудимых.
Председатель делает распоряжение о прекращении с этого момента стенографирования процесса. Цель этого характерного распоряжения весьма понятна. Большевики не желают закрепления и распространения среди населения тех речей, которые произнесут подсудимые в эти трагический минуты…
«Подсудимый Василий Казанский, — обращается председатель к митрополиту, — вам принадлежит последнее слово».
Митрополит, не спеша, встает. Четко вырисовывается его высокая фигура. В зале — все замерло.
