– Тысячу акций «Сети Сибири» по шестьсот девяносто три – продать! – «Костик продал».
«Они поженятся. Будет большая свадьба в дорогом ресторане. Вера родит Костику маленькую девочку… они назовут ее Даша – как маму…»
Он попытался представить себе их свадьбу, зал церемоний, гостей во фраках, но воображение отчетливо нарисовало только ее, Веру, и только в голубом халатике поверх брючного костюма, когда стригла его в парикмахерской через дорогу от их дома на Ташкентской улице в Выхино. Она нежно касалась его головы двумя пальчиками, аккуратно поворачивала ее в нужную сторону, при этом слегка наклонялась вперед, и он чувствовал плечом упругую, теплую Верину грудь, и сразу медленно, незаметно перемещал под накидкой свою руку, прижимая его книзу, чтобы она не заметила, как он…
– Сто пятьдесят семь акций «Согласие» по шесть тысяч четыреста – купить! – «Понял!»
Потом они с Верой купят свою квартиру. И дачу на природе. Там будут жить их дети. И мама туда переедет. Костик все купит. Надо только понять, как Георгий Арнольдович узнает, какие акции покупать, и тогда Костик будет играть сам. Ему не нужны Георгий Арнольдович и Игнатий Васильевич. У них уже и так много денег. Миллионы. А у Костика мало. Пока мало. Как они узнают про акции?
Костик должен догадаться…
Костик должен догадаться…
Глава двадцать вторая. Как в воду глядел
Бося ел борщ, после каждой третьей ложки прерываясь на очередную рюмку водки и добрый кус бородинской чернухи. Пока доскреб до дна, полбутылки выдул. А что ему! Сто десять килограммов живого веса, из которых на половину тянут скульптурные, железные бугры культуриста– качка.
Инга Михайловна сидела напротив и тащилась по полной программе. Наконец-то, господи!.. Да еще какой! Белокурый, синеглазый медведь, яростный! Стальная машина для утоления жажды, изнуряющей, мучительной, мгновенно возвращающейся, казалось бы, неутолимой жажды секса.
Ей тридцать семь. Вот уже пять лет проклинает сжигающее изнутри ежедневное желание. До тридцати двух горя-счастья не знала. С мужем спала, с любовником спала, со случайными с десяток раз ложилась, и все было приятно – не более того. Не более того! Она попросту не испытывала оргазма. Вот не испытывала, и все тут. Врачи и современные средства не помогали. Впрочем, «не помогали» – не то слово. Помощь нужна страждущим. А ей в общем-то было все равно. Ей и так было приятно. Она лучшего не знала, тем более – намного лучшего.
В тридцать два ее изнасиловали. Под вечер, у окраины леска, в километре от родительской дачи. Прогуляться решила. Прогулялась… Лица толком не разглядела. Нож разглядела, прежде чем к горлу приставил. Большой. И член его мельком увидела. Огромный. Ужас обездвижил, но пульсирующий рассудок помог впасть в спасительную абсолютную покорность. И когда он делал это, как-то по-особому, страстно, но не грубо, с ней произошло нечто удивительное: сознательное расслабление ради того, чтобы выжить, весь ужас, вся беспомощность постепенно покинули ее, уступив незнакомым доселе приливным волнам дикого удовольствия. Через какое-то время случилось то, чего не было никогда. Она истошно взвыла, прокусила ему руку, заткнувшую было рот, но не в попытке борьбы сомкнула зубы, а от нечеловеческого наслаждения. Прокусила безотчетно, в беспамятстве, в рефлекторной защите от нестерпимого.
