Николай подбадривал ее, как мог, говорил, что все великие актрисы с этого начинали. Она грустно улыбалась.
Последнее время появлялась она все реже, потом вообще перестала приходить.
Как-то Николай увидел ее в театре в синем халате, со шваброй в руках. Она хотела проскочить мимо, но он окликнул ее, поймал за руку.
— Валя, ты чего не заходишь? Уборщицу играешь, что ли?
Играю! — она грустно усмехнулась. — За сценой я теперь играю, при закрытом занавесе.
— Как это?
— Вот так. В цех перевели, в бутафорский.
— И ты…
— Ну, да… Видишь, — она встряхнула шваброй.
— Слушай, — сказал он в сердцах, — бросай ты это все к чертям, пошли к нам в школу, лаборанткой тебя устрою, ты ведь детей любишь.
Детей я люблю, верно, Коленька. А без театра умру, понимаешь?
— Так ведь играть тебе все равно не приходится.
— Ну и пусть. Хоть полы мыть, а в театре.
А однажды пришла, когда Люда была на выездном спектакле, посидели с Николаем, чаю попили… И вдруг она расплакалась, сказала, что был у нее последний, может быть, шанс, так и тот Людка отобрала. Оказалось, некому было играть Гогу в «Человеке с портфелем», вспомнили про Валю, мальчишки ведь хорошо получались, начала репетировать со Ставским, так Людка приревновала, заявила «через мой труп». И он отказался.
Николай удивился. У Люды столько ролей, не знает, как с ними справиться, и эту роль приревновала?
— Да не роль, чудак ты эдакий, Алика ко мне приревновала… Ах, извини, — засуетилась она, увидев его глаза, — я думала, ты все знаешь… У них ведь давний роман, всем известно. Она и сейчас с ним уехала.
Она посидела еще немного для приличия, потом заторопилась, ушла. Он остался один в пустой квартире. Выло невыносимо. Хотелось крикнуть: «Не могу больше, снимите меня с этой роли!»
Понимал, сказано в отместку, но в то же время было похоже на правду. Иногда она по два три дня была в отъезде, он не проверял, считал оскорбительным.
Два дня, пока ее не было, он места себе не находил А когда приехала, тут же спросил: это правда?
Дрянь! Какая дрянь! — Люда закрыла лицо руками.
— Значит, правда? — спросил он снова.
Ты поверил, значит, правда! — простонала она.
Он оделся, вышел. Остаток ночи проходил по улицам, все думал, пытался понять.
А днем она позвонила ему в школу. Сказала, что уходит, все равно у них ничего не получится, она это поняла окончательно. Все, что в квартире, она оставляет ему, ей ничего не надо, у нее все будет другое. Единственное, что она решила оставить себе — это его фамилию. Она бы сменила и ее, но есть причина, по которой ей не хочется этого делать. От всего этого нелепого замужества у нее останется хоть что-то светлое.
