Л. подарил ему улыбку:
— По крайней мере я рад, что вы успели завершить ваш труд о Бернской рукописи до начала этой мерзкой войны.
— Для меня это не имеет большого значения.
— О, — протянул Л. — Вы изменяете своим идеалам.
Л. печально улыбнулся. Дело было не в том, что война убила в нем эмоции, а в том, что их и до войны было у него не больше, чем того требовалось для внешнего лоска в великосветском обществе. В лавке древностей таким место. Он проговорил капризно:
— Ну, что ж, я вас отпускаю. Надеюсь, вы не станете меня порицать?
— За что?
— За то, что сейчас происходит.
Высокий, изящно-худощавый, любезный, он, не сумев убедить собеседника, давал понять, что теперь умывает руки. Он был похож на мецената, который покидает выставку художника, обманувшего его ожидания, — внешне чуть опечаленный, но с затаенной злобой.
Д. подождал с минуту и вернулся в гостиную. Сквозь двойные стеклянные двери ресторана ему была видна узкоплечая фигура, вновь склонившаяся над телятиной.
Девушки не оказалось на месте. Она пересела за другой столик к какой-то компании. Монокль поблескивал у ее уха — администратор что-то ей нашептывал. До Д. доносился их смех и резкий, почти детский голос, который он впервые услышал в баре для пассажиров третьего класса: «А я хочу еще одну, я все равно выпью еще одну». Да, она засела тут на всю ночь. Доброта ее немного стоила — угостила булочкой на холодном перроне, подвезла на машине, а потом бросила на полпути. Взбалмошный характер, типичный для людей ее класса, — подадут нищему фунт и начисто забудут о несчастном, едва он скроется из виду. Впрочем, что удивительного — она принадлежит к тому же кругу, что и Л. Он вспомнил своих — сейчас они стоят в очередях за хлебом или пытаются согреться в нетопленных комнатах.
Он резко повернулся на каблуках. Неправда, что война уничтожает в людях все чувства, кроме страха: сейчас он испытывал разочарование и злость. Он вернулся во двор и распахнул дверцу «паккарда». Сторож обошел капот машины и поинтересовался:
— А разве леди не…
— Мисс Каллен остается ночевать, — сказал Д., — можете передать ей, что машину я завтра оставлю у лорда Бендича.
Он ехал осторожно, не слишком быстро. Не хватало еще, чтобы его остановили и арестовали за вождение машины без шоферских прав. Дорожный указатель сообщал: «Лондон — 45 миль». Если все сойдет благополучно, он поспеет на место задолго до полуночи. Он начал раздумывать, в чем заключалось задание, полученное Л. Записка ничего не проясняла: «Не желаете ли принять две тысячи фунтов?» — и все. С другой стороны, шофер обыскивал его пиджак. Если они охотятся за удостоверением и рекомендательными письмами, значит, им известно, ради чего он приехал в Англию. Без этих бумаг английские шахтовладельцы не рискнут подписать с ним контракт. Но только пять человек на родине знали о характере его задания — и все они были членами правительства. Да, вожди продают свой народ. Кто же из пяти его продал? Старый либерал, который однажды выступил с протестом против казней? Или молодой, энергичный министр внутренних дел, который мог рассчитывать для себя на более широкие перспективы при диктатуре? Да любой из них. Там никому нельзя доверять. Но он твердо знал, что повсюду в мире есть люди, вроде него, купить которых невозможно. А иначе и жить не стоит — если все будут лгать на каждом шагу. Неподкупность для таких людей — даже не вопрос морали, это закон их бытия.
