Ну а мне маменька намекнула, что в наших с Богданом жилах вполне боярская кровинка затесаться могла, грех не воспользоваться. Напиши, что с сыном кузнеца святой Илья балакает, – кому интересно, все скажут блаженный: в каждом городе возле церкви таких десяток найдешь. А если с боярским сыном разговор ведет, тут совсем другое дело, может, и скажет чего достойного для княжьих ушей.
Но этого мы, естественно, товарищам зачитывать не будем. Не принято у казаков титулами предков хвастать, могут и язык отрезать или еще что, не менее важное, но разговаривать после этого точно не сможешь. Так что когда зачитывать будем, мы эти места немножко пропустим. Оставим титулы тому, кому они интересны.
Голодный, но довольный собой, зачитал товарищам наше письмо, спрятал его обратно и принялся пополнять энергетические запасы организма. Но товарищи уже насытились, им, смакующим единственную кружку пива – больше Иван не разрешал употреблять, – хотелось живого человеческого общения. Поэтому они начали приставать ко мне с различными нескромными вопросами:
– А кто ж тебя, Богдан, грамоте учил, что ты так шпарко по писаному речь ведешь?
– Я, Дмитро, как малый был, жили мы тогда в поместье боярском. Младший сын боярский погодок мой, играли всегда мы с ним вместе. Когда его грамоте учили, он меня завсегда с собой брал. С тех пор знаю, как буковки складывать. А шпарко речь вел, оттого что помню и знаю, что там писано, мне и в грамоту глядеть не надо.
– А с дьяконом что делать, который грамоту писал? Он же нас выдать может, – никак не унимался Дмитро, прирожденный подпольщик.
– Ничего он не выдаст, я его «ножом по горлу – и в колодец»[5], – захотелось мне пошутить.
За столом стало тихо. Перед бурей так бывает: затихает все. Понимая, что мои товарищи не знакомы с классическим советским кинематографом и моя шутка не нашла своего слушателя, попытался объяснить, в чем юмор:
– Да шуткую я, казаки, вспомнился мне боярин покойный, у него такая примовка была. Его спросят, что делать будем, а он завсегда отвечал: ножом по горлу – и в колодец. Биться дюже любил.
Все молча смотрели на меня, ожидая еще чего-то. Но мне непонятно было чего.
– Что вы на меня уставились, кусок в горло не лезет. Сами сытые сидите, а мне вечерять не даете, – попытался выразить свое недовольство их недоверием.
– С дьяконом что? – жестко спросил Иван, пристально глядя на меня.
– А чего с ним будет, спит дома пьяный. Он пока кувшин вина в себя не залил, писать не мог, руки трусились. А потом дело пошло. Только повторять по пять раз нужно было, ничего не помнил. Так что завтра вообще не вспомнит, о чем писал, а вы что подумали – я безвинную православную душу порешил?
