— Увы, — сказал Антей, — я забыл указать адрес. А сейчас случайные дела занесли меня в ваши пенаты, близ Азинкура, и я решил к вам наведаться. Извините, если я некстати… не к месту…
— Прекрасная идея, разрази вас Юпитер! — закричал Август. — Давай избегать наречий — так будет легче! И перейдем на «ты»! Так будет естественней.
— Ты прав, — признал Антей.
— Ты разделишь с нами ужин? — пригласил Август.
— Приглашение принимаю, — принял приглашение Антей.
Парень снял шляпу и плащ.
— Зайдем в курительную, — пригласил Август. Мужчины вышли из living'a, свернули в длинный кулуар, заканчивавшийся тремя ступеньками вверх, и зашли в курительную. Август усадил Антея в черную замшу кресла с блестящими лапами из акажу и раскрыл футляр с кубинскими сигарами, authentic habanas.
Глас, смакуя, затянулся.
— Джин? Виски? Абсент… — начал перечислять Август, как заправский бармен, прельщающий изысканными напитками.
— Ну, даже не знаю… — растерялся Антей. — …или смешать мартини, кампари? Если желаешь, я сделаю тебе «Типунш» или «Маргариту»…
— A «blanc-cassis» сделаешь?
— «Kir»? За неимением «Cassis» я капну в рислинг вишневки. Идет?
Выпили. Затем Глас начал рассказывать:
Прежде, ты наверняка желаешь знать, как я встретил Хэйга. Итак, слушай. Раз приезжаю я в Ежёвый парк, иду к зданию с аквариумами и вижу следующую картину: кутаясь в платье из черных тканей идентичный мне внешне, как брат, как близнец, грустный, печальный в тенетах страданий сидел без движения некий юнец — у пруда с карпами. Вытаскивал из рюкзака мягкую субстанцию, халву или рахат-лукум, скатывал из нее шарики, а затем кидал их рыбам, невзирая на предупреждения и ругань служителя; служитель уже трижды прибегал и тыкал желтым из-за курения пальцем в табличку с надписью, запрещавшей давать карпам любую еду.
Кажется, юнец так и ждал, как какая-нибудь рыба выплывет из пруда, выпрыгнет и, как прирученный дельфин, на лету схватит шарик. Увы, никакая рыба не выплывала: юнец расстраивался и даже мрачнел.
Я приблизился к нему с двумя-тремя участливыми репликами; неизвестный, заметил я, питает к карпам искреннюю и все же неразделенную симпатию. Парень вдруг начал делиться личными переживаниями: дескать, ранее среди уймы приятелей ему так и не встретился истинный друг, если не считать рыбку Бен-Амафиина. Карп всегда приплывал, заслышав специальный сигнал, насвистываемую тему. И мальчуган каждый день прибегал насыщать карпа. В минуты печали и грусти раскрывал ему душу, а карп, как бы взбадривая, всякий раз дарил ему дружескую улыбку.
