— О’кей, о’кей, — сказал я, — пусть будет так.
Испытывая отвращение и неприязнь, я пытался пробиться на своем огромном автомобиле сквозь толпу такси, направляющихся в восточную часть Франкфурта.
Дорога раздражала меня. Якоб раздражал меня. Он давно уже действовал мне на нервы, этот неловкий голубой, вечно выражающий тайный протест своей так называемой услужливостью. Он не зря уселся во второй задний ряд, как можно дальше от меня.
Франкфурт. Последняя возможность. Здесь и теперь. Разве можно жить так дальше?
Когда-то казалось: главное — начать. Успокоиться, избавиться от дома, в котором мы жили. Доказать отцу, что я могу справиться с ситуацией. Что у меня есть деловой инстинкт. Послание всей мишпухе[18]: мир существует не для того, чтобы выбросить меня вон. Самое важное, думал я: доказать, что мир нравится мне.
Любил ли я мир?
Постепенно мне начало казаться, что я так и остался в начале, на уровне неудачной шутки, дерзкого эксперимента.
Ругаясь сквозь зубы, я все еще пытался пробиться сквозь обычный в конце рабочего дня затор. Мои пассажиры отгородились от меня такой плотной стеной молчания, что, казалось, перестали дышать. Что, если я сейчас врежусь в дерево? Или в один из дерьмовых черных «мерседесов», в которых сидят эти боши?
Остановившись у светофора и скользя безразличным взглядом по другой стороне улицы, где люди ожидали своей очереди на такси, я заметил садившуюся в машину женщину с темной косой, в длинном черном пальто. Я едва взглянул в ее сторону. Мозг мой был заторможен; происходящее проскальзывало мимо, не оставляя следа в сознании. Сквозь туманную мглу было видно, что женщина осторожно опустила голову, поставила ногу внутрь и нырнула в такси: движение, которое проделывает всякий, садясь в автомобиль.
Сначала я не отреагировал на эту картинку, но она тут же повторилась перед моим мысленным взором — я расслабился, стоя перед светофором, и снова увидел ее: черная коса, длинное пальто, такси.
Вспыхнул зеленый свет, я включил первую скорость, и очертания женской головки снова всплыли перед глазами на фоне светящегося круга, словно я смотрел на яркую лампу. Затем черты лица женщины прояснились, и я смог разглядеть детали — хотя видеть ее уже не мог.
Густые брови, тонкая, хрупкая: неловкая и снова совсем другая. Это лицо, проявившееся в моем мозгу, как фотография в специальном растворе, медленно всплывало на поверхность. И тут такси, в которое она села, тронулось с места и поехало в сторону, противоположную нашему движению, — а там оно должно было скоро остановиться перед светофором. Я не смел себе поверить.
