Он не засмеялась.
— Ты серьезно?
Я тоже не смеялся.
— Да.
Теперь, если бы я прижал ее к себе, мы, верно, приклеились бы друг к другу, навеки объединенные солью.
И тут она заплакала.
29
Вначале жизнь была такой спокойной, что у меня не сохранилось никаких воспоминаний.
Должно быть, так и выглядит счастье, как бы старомодно это ни звучало. Остановившееся время счастья. В памяти моей остались только обрывки, с трудом соединяющиеся друг с другом.
Наше бессловесное время. Самое важное. Теперь нам легко было говорить друг с другом. Но часто слова не были нужны.
Немые фильмы для подростков, на которые мы ходили, одурев от влюбленности. То, как мы держались за руки, — самое малое, что мы могли себе позволить: безумцы. Мы держались за руки в постели, гуляя по городу, сидя на скамейках в парке, — сила чувств связывала нас.
Слезы Сабины, в которые мы погружались вместе.
— Что случилось, малышка?
И молчание, чересчур долгое, почти уютное, словно мы оба знали, что нам предстоит испытание, от которого слезы потекут рекой: слова и тут не были нужны. И все-таки я до сих пор не понимаю, почему она столько плакала.
На самом деле существовала лишь одна реальность, реальность чувств и плотских утех, в которую мы полностью погрузились.
Нам было двадцать три и двадцать один, и никому из нас до сих пор не встречался человек, которому можно было бы довериться.
30
Первое время наше смущение друг перед другом было сильнее доверия, и потому мы выглядели почти как пародия на влюбленных. Собственная влюбленность смешила нас… или то, что нас смешило, как раз и было пародией?
Наша близость существовала как бы отдельно, рядом с нами, словно забавный дружок, к которому мы относились с нежностью.
Мы казались сами себе очень взрослыми вначале, когда вели серьезные разговоры, но по мере эволюции нашей любви становились все ребячливее — может быть, потому, что наконец повзрослели?
Сперва мы были осторожны, мы носили чужие, взятые напрокат маски, стараясь произвести друг на друга впечатление. Эти маски — интеллектуальность, независимость, эгоизм — постепенно исчезли, словно жар любви превратил в пар все, что было пустой формой, скрывавшей истинное содержание.
Нагими и безоружными предстали мы друг перед другом, взволнованные новой свободой, новыми, бьющими через край чувствами и удивительным, грандиозным существом, которое получалось в результате нашего слияния. Это была форма забвения, которую ни один из нас никогда раньше не переживал.
