— А теперь заткнись. То, что мамы здесь нет, говорит само за себя.
Я просто обалдел от неожиданной силы в папином голосе. Кто не с нами, тот против нас. Это делало его почти чужим, особенно из-за горьких намеков на мамино отсутствие. Мне это показалось предательством, хотя я знал, что брак моих родителей нерушим, как крепость.
Наверное, мне действовали на нервы шум самолета, жалобы и песни пассажиров. Мне хотелось оказаться дома, на диване, хотя там нас ожидал привычный рев пылесоса.
— Господи, мама любит тебя.
Папа заставил меня замолчать, отрицательно покачав головой:
— Если бы она меня любила, она была бы здесь.
— Может быть, она дает тебе возможность пережить свое горе без нее. Может быть, она просто отошла в сторону. Ради тебя.
Я говорил, сам не понимая, что говорю. Как всегда, ничего не понимая.
— Что за бессмыслица! — крикнул папа. — Как будто я этого хотел! Она должна была быть здесь!
— Может быть, она считала свое присутствие на поминовении Юдит, а тем более на Масличной горе ложным. Ты ведь знаешь, как серьезно мама относится к точному исполнению обрядов. — Я начал понемногу понимать маму, пока говорил. — Кстати, Юдит действительно была так сильно настроена против мамы?
— Чудовищно ревновала. Тина такая красивая, мягкая, светловолосая. Кроме того, у нее в прошлом не было никаких потрясений. Юдит, как ни странно, плохо разбиралась в людях. Она считала, что надо говорить людям то, что думаешь, и все само собой наладится. Что Тина все должна понять. Но сколько раз им на самом деле удалось поговорить за все эти годы? Да еще Тинина манера интерпретировать как flux de bouche[6] (кажется, это так называется?) все, что говорила Юдит, — хотя Юдит, на самом деле, никогда так далеко не заходила. Я точно это знаю. Она подчеркивала Тинины слабости, это совсем другое… Но Тина из-за этого начинала волноваться. Юдит говорила то, что Тина и сама знала, но боялась высказать вслух. Тина чувствовала себя виноватой из-за своей непричастности, из-за того, что никогда не смогла бы нас до конца понять, — из-за подобных глупостей.
— Знаешь, что меня огорчает? — спросил я.
— Что?
— Что ты всего этого сегодня не сказал маме.
— Чего не сказал?
— Что ты, например, рад, что она не сидела в лагере. Что вы вместе.
— Твоя мать не могла найти лучшего момента для объявления независимости! Почему я должен всегда за всех думать?
— Всегда! Ты, папа, всегда самый умный. Это и правда здорово. — Я расхохотался, на мгновение забыв о том, где мы были и о чем говорили.
