— Занятно.
— Я купил билеты. Хочу вылететь сегодня, похороны завтра в три, у нас, у идн[5], это делают как можно быстрее.
Семейное словечко идн означало попытку примирения. Я помолчал, потом пробормотал:
— О’кей, папа, держись.
— Макс, я и тебе заказал билет. Как ты думаешь…
— Зачем я тебе? Я, ничего не понимающий наглец?
— Ладно, Макс, не заедайся. Я был бы очень рад, если бы ты поехал со мной.
Голос его звучал слегка просительно и еще — взволнованно и обеспокоенно; это давало мне шанс добиться своего.
Сабина так хорошо скрыла свое разочарование, продемонстрировала такое понимание папиной позиции, что я еще сильнее на него разозлился.
— Ты всегда ведешь себя так, словно все делается против твоей воли, словно все специально поступаю тебе наперекор, — сказал я.
— Ну, началось. — Голос его звучал устало. — Разве я не сказал, что рад, что ты завел девушку?
— Обалдеть можно. А зачем тебе понадобилось говорить, что мама велела тебе позвонить?
Мне слышны были его тяжелые вздохи. Кажется, он решил, что слишком долго играл роль покладистого отца, потому что вдруг заорал:
— Ну что ж, я поеду один на похороны своей единственной сестры! Поеду один, как всегда! Вам, черт побери, на меня наплевать! — Он замолк, но ненадолго. Он торопился. — Совсем ошалели, — продолжал он немного тише, — вся эта хрень, которой все вы занимаетесь, сперва мама, теперь ты. Это, черт побери, позор! С меня довольно!
Я молчал. Еще немного, думал я, еще совсем чуть-чуть. Но я все-таки чувствовал себя виноватым — и боялся, что он положит трубку.
— Теперь ты хочешь, чтобы я с тобой поехал? — прорычал я.
— Конечно, я хочу, чтобы ты летел со мной!
Мы замолчали надолго, минуты на две. Потом я сказал:
— Пока.
— Пока, — откликнулся он недовольным голосом.
Мы договорились встретиться в аэропорту.
19
Он обнял меня, как маленького, расцеловал в обе щеки. Потом схватил за руку и повел к стойке регистрации. Перед нами было два человека, и он сквозь зубы, негромко говорил о них гадости. Я видел, что он нервничает; левую руку он сжал в кулак так, что косточки побелели, потом разжал и снова сжал.
Когда подошла наша очередь, он не сказал, а прорычал свое имя девушке за стойкой. Мы должны были показать свои паспорта, и папе пришлось лезть в сумочку, которую он, ради пущей сохранности, носил на шее, спрятав под одежду.
Разумеется, он занялся этим, тоже из соображений безопасности, в последнюю секунду. Сперва ему надо было снять куртку, потом вытащить одну руку из рукава рубашки. Я слушал его обычные тяжелые вздохи, когда он пытался выпутаться из рукава и из ремней сумочки. Было пролито море пота, произнесено множество проклятий, и наконец, раздевшись до майки, он смог выудить паспорт и отдать его девушке. Л-И-П-Ш-И-Ц — нервно повторял папа по буквам, пока девушка искала наши билеты. Она никак не могла найти их и стала звонить начальству.
