— Вчера под вечер, Ирина Владимировна.
— Проходите, проходите. Как раз чай готов. У меня новости есть.
Сгорбленная Варварушка в черном платке шмыгнула мимо меня в кухню. В гостиной на столе шумел самовар, стояли вазочка с вареньем, две хрустальные вазы с домашним печеньем и пирожками, бутылка рома. Мы сели.
— Вам, конечно, чай покрепче, — говорила она, — я уж знаю. Фронтовики пьют крепкий. — Она подала мне чашку на блюдечке. — А вот ром. Ямайский. Его тоже фронтовики уважают. Хотите с чаем, хотите без чая. Фронтовики любят пить ром без чая. Я знаю. О, я теперь много кое-чего знаю. Насмотрелась. Может, еще покрепче?
— Спасибо. Отличный чай. Давно такого не пил.
— Прежде всего я должна извиниться перед вами, — говорила Гавронская. — Прошлый раз я не спросила, где вы живете. Спохватилась, когда вы ушли. Быстро оделась и за вами. А на улице, знаете, прямо осенило меня: мне нельзя к вам подходить: сын мой арестован и на вас может пасть подозрение. И я на расстоянии шла за вами до самого дома Петровых. Так неловко мне было! Вы свернули в их двор, но ни в одном окне свет не загорелся. А двор-то у них проходной. Я и растерялась: в дом вы вошли или дальше на Александровскую улицу? Петровы знают меня, их сын учился в гимназии с моим Борей. Сама я не могла зайти к ним, спросить, у них ли вы живете. Сразу бы начались разговоры! Я и послала нашу соседку уточнить. Милая такая девочка. Так я и узнала ваш адрес.
— Извиняться не надо, Ирина Владимировна. Я сам виноват. Конечно же, мне надо было адрес вам оставить. А я решил, что вы в институте узнали.
— Нет, в институт я бы не пошла, что вы!.. Но слушайте: я повидала Бориса! — Я как мог изобразил на лице нечто вроде удивления. — По вашему совету я написала заявление с просьбой о свидании и отправилась. Там у них часовой с ружьем и дежурный… Слушайте. Отнес дежурный куда-то заявление, я ждала. Можете представить, этот дежурный предложил мне сесть! Вернулся он, провел в кабинет к какому-то их начальнику. Паспорт мой вертел, вертел; смотрел, смотрел. Потом говорит: «После ареста вашего сына вы куда ездили из Екатеринослава?» — «Господи, — говорю, — никуда я не ездила! Куда же я поеду, зачем?» — «А двадцать пятого сентября вы где были?» — спрашивает. «Дома была. Дома». — «А вас кто-нибудь навещал?» Вы знаете, Иван Иванович, у меня сердце и остановилось. Никто не навещал, ответила я. А сама думаю: ведь вас могли видеть соседи! Могли донести. «Никто, никто?» — опять допытывается. И я, Иван Иванович, извините, решилась. Думаю, ведь вы студентом числитесь, открыто ходите по городу. Если им донесли, что вы приходили ко мне, нельзя скрывать. Иначе подозрение у них возникнет.
