Мне грустно и нелегко, хотя это замечание едва ли стоит чьего-либо внимания. Я забыл несколько удачных софистических сентенций, которые пришли мне на ум как всегда в метро, и которые я хотел вставить в этот текст. Раньше это было бы невозможно, поскольку я всегда носил с собой тетрадку, в которую вписывал страницу за страницей свои путевые заметки. Путевые, в смысле, прохождения мною того, что принято называть дорогой жизни.
Теперь я себе этого не позволяю. Дорога никуда не вела. Мне противно. Так что я лучше в другой день продолжу. Нет у меня сегодня никаких сил просто и спокойно пересказывать события.
Впрочем, я ещё покорябаю тут немножко монитор. Может быть появится настроение. Кстати о настроении. Принес я как-то одному козлу, которому писал тексты на заказ для его попсовых песнЕй, свою последнюю на тот момент музыкальную работу. Вот он и говорит по прослушивании двух песен, мол, настр у меня стрёмный. Стрёмный настр! Клево. Фонетично. Поэтично. Охуительно. Опиздинительно.
Сегодня я был в гостях у будущей семейной пары. Нет слов, чтобы передать, как меня грузит то простое обстоятельство, что все люди разные, ни говоря уж о том, что их непростительно много. Я, конечно, глубоко извиняюсь, за то, что позволяю себе такого рода рассуждения, но по-моему меня вполне так же глубоко извиняет, как и я сам только что проделал (акт извинения, блядь), что говоря о том, что людей непростительно много, и подразумевая тем самым, что ой как не худо бы опиздинительное их количество слегка поубавить, я вполне согласен и даже, более того, обеими руками горячо голос свой подаю (на вытянутых руках прямо-таки к самому небу его, голосок свой мудацкий, подъемлю) за то, чтобы начать этот великий процесс убавления человеков с меня. Бля буду, от души сие. Не сочтите за выебон! Я сам, какового давно бы уж хорошо поубавить, терпеть не могу, когда выебываются что есть мочИ на таком серьезном, бля, материале как «жизнь и смерть», но я не выебываюсь.
Удручает меня, что мне не верит никто. Успокаиваю себе только тем, что что с них, неверующих, возьмешь. Они, видимо, в отличие от меня, просто люди, для которых весь этот мирок и вертИтся, как Юля какая-нибудь перед зеркалом по причине своей непростительной юности, которой так свойственно возлагать на будущее самоуверенные надежды, которые так свойственны юности, которой так свойственны надежды.
Я, наверное, просто болен. Просто во мне что-то сломалось. Я не могу больше спокойно воспринимать какие бы то ни было разговоры о каком-либо или чьем-либо творчестве, независимо от того, со мной ли эти разговоры ведутся или я просто присутствую при них. И творчество это ебаное видится мне практически во всех проявлениях человеческой жизни. Куда ни плюнь, все творят. Одни литературку, другие музычку, третьи изобретают всякие новые машинки, самолетики, велосипеды; одни творят добро, другие зло, некоторые плодят детей, а иные с такой неподдельной глубиной чувства сопереживают всей этой хуйне, что уж ей-богу лучше бы сами чего-нибудь творили, чем так активно радоваться чужому говну.
